ТВОЕ МОЛЧАНИЕ НЕ ЗАЩИТИТ ТЕБЯ.
– Стоит ли мне идти на демарш? – спрашиваю я.
Люси смотрит мне прямо в глаза.
– Ты знаешь ответ, – говорит она, – и мне все равно, если меня обвинят во всем. Это того стоит. Я напишу сочинение об этом, когда буду поступать в колледж. Если никто не выйдет на митинг, тогда меня отстранили ни за что. Уилсон победит.
Я киваю и знаю, что Люси права.
– Как ты думаешь, кто сделал флаер?
– Не знаю. Учитывая, какой здесь бардак, это может быть любая девушка. Но я верю ей всем сердцем.
Я вспоминаю сомнения Сета и рассказываю Люси о нашем утреннем разговоре.
– Иногда я думаю, что даже лучшим парням трудно это понять, – говорит Люси печально и тихо. – Я считаю, Сет отличный парень. Просто он никогда с таким не сталкивался.
Я хлюпаю носом.
– Ты думаешь, он отличный парень?
– Да, я так думаю.
– Люси, – мой голос срывается, – я так рада, что мы стали друзьями.
Люси улыбается.
– И я. Но я все еще не могу поверить, что ты сделала эти брошюры.
– Зины. Они называются зины.
– Ладно, зины. – Она, закатывая глаза, тянется обнять меня. Сильно и крепко.
* * *
Бабушка Люси не разрешает ей подвезти меня, поэтому я иду домой пешком. Где-то на полпути мне приходит сообщение от мамы.
Только что был автоматический обзвон из школы… что-то насчет демарша?
Черт. Уилсон пустил в ход все.
длинная история… одна девушка обвинила Митчелла Уилсона в попытке изнасилования. И другие девушки организуют демарш в знак протеста, потому что администрация бездействует.
Я решила не упоминать о своей роли в этом.
Мой телефон звонит через секунду после того, как я отправила сообщение. Я останавливаюсь посреди тротуара.
– Мам?
– Что у вас вообще происходит? – спрашивает она вместо привета. На заднем фоне я слышу какой-то шум и крики.
– Именно то, что я написала.
– Боже, ничего не изменилось за все эти годы, – бормочет мама, в ее голосе слышится раздражение.
– Что сказали по телефону?
– Что кто-то из учеников планирует демарш и что любого участника отстранят от занятий и исключат из школы.
Директор Уилсон взялся за нас всерьез, если зашел так далеко, что обзвонил родителей. Я стою посреди улицы. Мне хочется поскорей попасть домой и спрятаться под одеяло.
– Когда ты придешь домой? – спрашиваю я, и мне снова хочется плакать.
– У меня свидание с Джоном. Хочешь, я отменю?
– Да. – Вот теперь я точно плачу.
– Вивви, все в порядке? Хочешь, я отпрошусь с работы?
– Мам, я думаю, мы с Сетом расстались. – Слезы льются по моим щекам. – Все так запутанно.
– Ох, милая, я еду прямо сейчас.
Я крепко зажмуриваюсь и пытаюсь успокоиться.
– Нет, нет, все нормально. Я еще не дома. Я иду домой от Люси. Просто приезжай домой, как только сможешь, ладно?
– Ладно. Ты уверена, что не хочешь, чтобы я уехала прямо сейчас?
– Да, – говорю я, делая глубокий вдох. – Я в порядке.
Она заставляет меня пообещать, что я напишу ей, когда доберусь домой, и если мне станет еще хуже, то пойду к бабушке с дедушкой. Но мне просто нужно побыть в одиночестве. Я хочу включить Bikini Kill так громко, как только можно, и свернуться на кровати клубочком, пока у меня не появится достаточно сил, чтобы справиться со всем, что произойдет.
* * *
Мама находит меня в постели, мое горло саднит от рыданий.
Она устраивается рядом со мной и обнимает меня. Она ничего не говорит, просто сидит рядом со мной. Даже Джоан Джетт присоединяется к нам, словно знает, что мне нужна компания. Она сворачивается рядом и урчит как дизельный двигатель.
– Хочешь поговорить? – наконец спрашивает мама.
– Да, – говорю я. Уставившись на закрепленные кнопками постеры музыкальных групп, которые мне нравились в девятом классе, я в общих словах рассказываю о флаерах, о демарше, а потом срывающимся голосом рассказываю о ссоре с Сетом.
– Я чувствую себя ужасно.
Мама вздыхает и садится.
– Что ты ему сказала, повтори еще раз? – просит она.
– Я сказала ему перестать говорить мне успокоиться, – отвечаю я, – Мне плохо из-за того, что я сказала это, но именно это я хотела сказать.
Мама кивает.
– Знаешь, за что я любила твоего папу?
Мои брови удивленно поднимаются. Мы редко говорим о моем отце.
– Конечно, я любила его за многое, но больше всего за то, что знала: я могу сказать ему все что угодно, и у нас все будет нормально. Я могла говорить резко или злиться. И он мог злиться на меня. Такое происходит в отношениях. Люди не идеальны. Но в душе я знала, он любил меня такой, какая я есть. Принимал меня такой, какая я есть. Поэтому он был хорошим человеком.
Я думаю о том, что сказала Люси.
– Сет – хороший человек, – говорю я.
Мама снова кивает.
– Кажется, да.
– Но он не понял. Насчет флаера.
– Он еще учится, – замечает мама. – Дело в том, что у всех мальчиков мозги промыты одним и тем же бредом.
– Кажется, я никогда не думала об этом в таком ключе, – говорю я.
Мама притягивает меня к себе и целует в макушку.
– Вивви, вы в этом разберетесь. Бьюсь об заклад, так и будет.
Я пожимаю плечами, не настолько уверенная в этом.
– Может, да, а может, и нет. В любом случае я все еще не знаю, идти на демарш или нет. – Я грызу ноготь на большом пальце.
– Так это группа «Мокси» призвала к демаршу? – спрашивает мама, и ее голос полон беспокойства. У меня во рту становится сухо. С мамой легко говорить о Сете. Но теперь мы заходим на опасную территорию.
– Да, на флаере была написано «Мокси». – Я стараюсь не встречаться с мамой глазами. – Но никто не знает, кто именно из девочек его сделал.
Я могла бы рассказать маме про «Мокси». Как рассказала Люси. Я могла бы. Но…
– Что-то я ничего не понимаю, – продолжает мама. Я бросаю на нее взгляд, мои щеки краснеют, и я снова отворачиваюсь. – «Мокси» – это клуб? У них есть президент?
– Не совсем.
Если бы она только знала.
Я поворачиваюсь спиной к маме. Если я скажу ей, что начала «Мокси», то заберу его у девочек Ист Рокпорта.
