– Мама, он пытался стать мэром от республиканцев, – говорю я в раздражении. – Ты говорила, что никогда не будешь голосовать за республиканца, даже если бы твоя жизнь стояла на кону.
Мама пожимает плечами и выезжает с парковки.
– Это Техас, Виви. Иногда умеренный республиканец – самое лучшее, что мы можем получить. По крайней мере, он за равенство браков.
Я вижу, что мыслями она где-то в другом месте, поэтому прижимаюсь лбом к холодному стеклу и хмурюсь своему отражению. Когда я была в средней школе, моя мама встречалась с Мэттом, с которым она познакомилась через кого-то из друзей. Все зашло так далеко, что Мэтт приходил и смотрел фильмы со мной и мамой, гулял с нами по району, водил маму на ужины, пока я проводила вечера с бабушкой и дедушкой. Мэтту нравился апельсиновый «Тик Так», и у него была собачонка Гроувер, которая пахла лавандовым шампунем.
Он был достаточно милый, но когда он был рядом, я все ждала, пока он уйдет. Я не понимала, зачем он нам нужен. Мы всегда были с мамой вдвоем, и нам было хорошо.
А потом несколько месяцев спустя Мэтт ни с того ни с сего перестал приходить. Мама сказала мне, что их пути разошлись. По тому, как она провела несколько вечеров на телефоне, разговаривая шепотом с друзьями, я решила, что лучше не задавать вопросов. С тех пор мама вела себя так, словно ей в жизни не нужен никакой мужчина.
А теперь этот Джон, любитель республиканцев с волосами цвета пупочного апельсина
[15], заставляет маму звонко смеяться, а я лишь удивляюсь, как ей мог понравиться такой тип.
Дома мы распаковываем покупки и ведем непринужденный разговор.
– Скажи, что я не забыла оливковое масло.
– Так куда мне положить картошку?
– Я объемся этим мороженым сегодня вечером, черт возьми.
После этого мама падает на диван и смотрит телевизор, а я исчезаю, чтобы принять горячий душ, позволяя струям горячей воды стучать мне по голове. Надеваю старую футболку Runaways и треники и роюсь в куче ручек и маркеров на столе. Беру черный маркер «Шарпи», снимаю с него крышку и несколько раз прижимаю черный кончик к указательному пальцу, чтобы убедиться, что он не засох. Крошечные точки похожи на предательские веснушки. Мое сердце громко стучит. Я представляю, как завтра буду единственной девушкой с раскрашенными руками. Как быстро я смогу их смыть, чтобы не выделяться?
Я тяжело сглатываю и кладу маркер на ночной столик, прежде чем забраться в кровать. Тянусь к наушникам и начинаю слушать Bikini Kill.
* * *
Ни у одной девушки на первом уроке американской истории нет ничего на руках. Ни у Клодии, ни у Сары, ни у кого. Только у меня. Мои разрисованные руки похожи на фарфоровые чашки бабули, которые она держит в стеклянном буфете и никогда не использует. Словно это хрупкие вещи, которым не место в старшей школе и которые нужно немедленно убрать в шкаф. Конечно, Клодия замечает мои руки. Она – моя лучшая подруга. Она замечает, даже когда я подстригаю челку.
– Эй, в чем дело? – Она кивает на мои руки, которые я отчаянно прячу под партой, пытаясь скрыть рисунки, сделанные рано утром. – Ты сделала как в той брошюре.
«Это зин, а не брошюра», – мысленно отвечаю я и пожимаю плечами.
– Не знаю, мне было скучно. – Глупая отмазка. Я впервые очень хочу, чтобы зашла миссис Роббинс и начала урок.
– Я не понимаю, – говорит Сара, присоединяясь. – Там были написаны правильные вещи, но как рисунки сердечек и звездочек на руках могут что-то изменить? – Она снова смотрит на мои руки, и мои щеки горят.
– Ты права, это было глупо, – говорю я в смущении. В горле комок. Если я расплачусь перед моими друзьями, они поймут, что что-то не так.
– Нет, я не это имела в виду, – тихо говорит Сара. – Я тоже думаю, наш городок безумен, но я не думаю, что когда-нибудь станет лучше.
Клодия подбадривающе хлопает меня по плечу.
– Это просто доказывает, что ты идеалистка, как я и думала.
Я пытаюсь улыбнуться в ответ и подавить все неприятные чувства.
Когда миссис Роббинс заходит, я при первом же удобном случае выхожу в туалет и отправляюсь по коридорам Ист Рокпорт Хай, представляя время и место, когда я буду свободна от потертого кафельного пола и плакатов болельщиков с надписью «Вперед, Пираты!». От парализующих мозг занятий, которые заставляют меня чувствовать себя только глупее. Мне просто нужно перетерпеть, пока я не смогу выбраться отсюда, как и моя мама. Если бы я только знала, в каком направлении мне двигаться. Если бы я только могла быть уверена, что никогда не вернусь.
Я открываю тяжелую дверь и слышу звук смыва в одной из кабинок. Я выдавливаю мыло на ладони и начинаю тереть руки под теплой водой, стирая большими пальцами сердечки и звезды.
Открывается дверь кабинки. Я смотрю через плечо и вижу, как Кира Дэниелс подходит к раковине. Мы были друзьями в четвертом и пятом классах, еще до того странного времени, когда черные и белые дети и дети, которые говорили друг с другом на испанском, начали сидеть за разными столами в столовой. Мы менялись книгами «Дневник Слабака», а однажды даже пытались написать свою собственную. Я придумывала историю, а Кира рисовала иллюстрации. Теперь она сидит за столом с другими чернокожими девочками, а я сижу за столом со своими друзьями. Иногда мы киваем друг другу в коридоре.
– Привет, – говорит она.
– Привет, – отвечаю я.
И тогда я вижу их. Звезды и сердечки. Жирные яркие сердца и звезды, нарисованные маркером на ее запястьях. Я вижу, что она даже нарисовала маленькие планеты. Кира всегда была хорошим художником.
Они словно говорят: «Посмотри на меня». А мои просто шепчут: «Я здесь». Но она все равно их замечает.
– Ты читала ту брошюру? – спрашивает она.
Зин – не брошюра! Ну да ладно.
– Читала, – отвечаю я. Выключаю воду и тянусь к бумажному полотенцу, чтобы вытереть руки.
– Кто это сделал? – спрашивает она, поднимая бровь. Она аккуратно моет руки, пытаясь не размазать рисунки.
– Без понятия. – Я наклоняюсь, будто бы почесать колено, и надеюсь, что так она не увидит ложь на моем лице. Я чувствую, как мои щеки краснеют.
– Мне она понравилась, – говорит Кира. – Там были написаны правильные вещи. Все здесь тупо. Хотя мой парень – футболист, но все равно. Все тупо. – Кира говорит чуть тише: – Ты знала, что они ходят есть в «Джордано» бесплатно каждую субботу? И выбирают там, что хотят?
«Джордано» – самый вкусный ресторан во всем Ист Рокпорте, и это мое любимое место, где я заказываю пиццу, если мама говорит, что у нас есть лишние деньги в бюджете.
– Футболисты? – спрашиваю я, мой голос такой же тихий, как и у Киры. – Кто-то же наверняка платит за них. Счет должен обходиться в несколько сотен долларов каждую неделю.
