А ночью пошел уже настоящий дождь. Мне хотелось вымокнуть, устать в хлам и не чувствовать, по возможности, этого вот всего и сразу. Запихивать себя в настоящее стоило каких-то совсем уж нечеловеческих усилий. Я шла и шла, как заводная, закладывая сложные петли по седьмому, что ли, округу, стараясь думать хотя бы в пяти направлениях одновременно, лихорадочно подбрасывая уму игрушку за игрушкой, – только чтобы он оставил меня в покое. Риика ушла. Мое племя приходит. К четырем утра я была совсем уж по разные стороны океана. В шесть открыли Сен-Лазар. Свернувшись креветкой на стальной скамейке вокруг своего рюкзака, я провалилась в скрипучий водосток забытья. В семь залила в себя кофе и впихнула булку, а в семь сорок забралась в поезд до Гавра. Если бы не погода, дежавю было бы полным. Розовые и оранжевые закорючки на зеленом фиктивном плюше вагонных кресел съели остатки моего внимания, я скрылась по уши в вороте свитера. Вселенский клошар – мокрая, заляпанная по колено городской беготней, я залубенела насквозь и блаженно ничего не соображала. Этот портал в пространство свободы от вопросов, вероятно, – старее мира.
По прибытии поезда карликовые боги минут даровали мне еще полчаса паралича сознания: в ожидании автобуса я слонялась по гаврскому вокзалу, распахнутому всем ветрам с набережной. Самозабвенно впитывала холод, пораженный в правах за два часа жизни в тепловатом поезде, со вполне мазохистским сладострастием: отчего-то продолжало казаться, что мне предстоит получить подарок, который я никак до сих пор не заслужила.
К полудню автобус выдохнул меня на любимой площади перед мэрией города Этрета. «Следуй за внутренним голосом, меда, – и ты найдешь нас!» – прибыло сообщение с неопределяемого номера. И, через минуту, оттуда же: «Ну или позвони Дилану, он сегодня дежурный встречающий. Что с тебя взять;)»
Прошлое и будущее, закручиваясь в мутную воронку, покидали щелястое корыто моей реальности. Герцог, смотрите же, смотрите, моя чашка пустеет! Тащите свой апельсин! Шагала я за пределами усталости, будто по колено в сахарной патоке, по улице к набережной, мимо елок в огнях, сквозь праздничную толпу, а та дышала – пока лишь слегка в этот обеденный час – глинтвейном и рыбным супом, готовясь к очередному праздничному вечеру. И вдруг я пожелала хоть немного оттянуть встречу, которую так долго ждала, гребла к себе что есть сил. Я все еще не готова, я не дозубрила к экзамену, я не все отложила, не все забыла. Дайте мне еще пять минут. Десять. Полчаса. День. Жизнь.
Эти герои ментального сыска меня нашли уже через час. Стоило мне окопаться в маленьком баре в тихом углу на второй от променада линии домов, туда немедленно ввалились с грохотом и улюлюканьем Дилан, Шенай и Маджнуна. Я не успела опешить, как они уже взяли меня в плотный круг и стиснули в объятиях. Разговаривать? Вот еще. Эти трое по старой привычке наперебой болтали с закрытым ртом. Но быстро опомнились: я – «посторонняя» и понимаю только сказанные слова.
– Ишь, спряталась, думает!
– Такая смешная!
– Привет, меда!
– Да ты не волнуйся так, Герцог приедет часам к шести, у тебя есть время смотать отсюда удочки, если что. Ты же на него смотреть приехала, а не на нас, а?
Вот дураки-то. Или прикидываются? Прикидываются, конечно. Гогочут.
– Как же я соскучилась, – выкашляла наконец.
Поверхности моей головы не хватало, чтобы они все втроем, одновременно, меня в нее целовали. Но эту задачу они тут же как-то решили.
– Давай расплачивайся и пошли. Наши все тебя ждут! – шепнула мне на ухо Шенай.
Барменша улыбнулась, наблюдая наше братание, поздравила нас с Рождеством, и входной колокольчик протренькал нам «пока». Мы двинулись вглубь города, к незримой равнине, и минут через десять дорога начала взбираться на холм к югу от мэрии, параллельно Гаврскому шоссе. Подъездная аллея, зашторенная полуголыми ветвями зимних деревьев, вскоре уперлась в кованые ворота, за которыми виднелась просторная усадьба желтого кирпича. Дилан позвонил в интерком, и с тихим пиликаньем ворота приоткрылись, пропустили нас на территорию и так же неспешно затворились за нами.
Толстый сплошной травяной ковер, не заметивший наступления зимы, поглощал шаги. Тропинка была, но я ломанулась по прямой, а мои провожатые, быстро переглянувшись и прыснув, двинули за мной. Окна обоих этажей сияли, занавешенные каскадными гирляндами, одно было открыто. На подоконнике стоял бумбокс, из него негромко изливался Wet Wet Wet, «Love Is All Around Me». На секунду мне померещилось, что я провалилась по горло в Ирмины дневники. Однако наваждение прошло, когда над бумбоксом показался Альмош – в толстенном туристском свитере с растянутыми воротом и рукавами.
– О-о! Саша приехала! – заорал он, перекрикивая музыку и тут же скрылся внутри дома в прыгающих тенях, подкрашенных золотым. И вот они, все, вечно юные боги, встречают меня. Все ли? Известно, кого я искала глазами – и не находила.
Энгус, Беан, Альмош, Тэси. Вайра? Ирма?
– Будет, будет тебе и та, и, глядишь, другая. – Смеются хором и обнимают, обнимают. А все мое внутри, уверенное, что со вчерашнего дня прошла минимум неделя, вдруг обмякает и начинает подтаивать, прямо у них на руках. Так хочется говорить с ними, быть в этом Доме Объятий, чтобы мироздание сфотографировало нас, и мы бы замерли навсегда тут, на пороге, все вместе, насовсем, и «Love Is All Around Me» пусть замрет и висит, как платоновская идея, в остановившемся зимнем соленом воздухе.
– Сейчас вылетит птичка, меда, допросишься! – галдит мое племя, и время с грохотом обрушивается опять, и они тащат меня в прихожую, сдирая с меня на ходу рюкзак, сырую одежду, усталость, сон, всю предыдущую жизнь. Четырнадцать рук одновременно волокут меня к креслу у резвящегося рыжим камина, наливают мне грог, растирают мне ноги, накрывают пледом. Слышен смутный шум бурлящей воды – кто-то пошел наполнить для меня ванну. Ребята, не надо, я сейчас засну, а я не хочу спать – я хочу быть с вами! Как же хорошо, Рид, как же хорошо у тебя в гостях.
Маджнуна присаживается на корточки рядом со мной:
– Представляешь, Вайра – сама! – прознав, насколько сильно… э-э… захлопнуло Ирму, приехала ее выковыривать из раковины. Герцогу, правда, это стоило некоторых усилий. – Маджнуна играет бровями, а я теряюсь в смыслах, вложенных в эту фразу. – Но у него всегда все получается, ты ж понимаешь. В общем, Вайра сейчас у Ирмы, обещала к восьми привести. У нас тотализатор, Альмош играет против всех – говорит, что ничего не выйдет, а мы считаем, что уже в семь обе будут здесь. Присоединяйся!
– Отцепись от человека, Мадж, отойди-ка. – Экскаватор-Энгус подымает меня из кресла ковшами-ручищами нечеловеческих размеров. – Шен, дуй в ванную, открой мне дверь.
И Шенай уже прыгает белкой на шаг впереди, и распахивает двойные двери в пар и полусвет одетой в лиловый кафель ванной комнаты, и я не успеваю оторопеть от мысли, что сейчас будет то же, что когда-то случилось с Ирмой. Но тогда были весна, и река, и молодящийся лес, и грохот пронзительной воды по камням. И все, все они рядом.
