Посреди нашей незатейливой, но такой упоительной трапезы Герцог вдруг поднял кубок:
– Меды и медары! Я счастлив вновь разделить с вами Первую Весеннюю Трапезу. Ясное, простое, нежное и игривое – истинно.
Ученики перекрещивали взгляды и, едва шевеля губами, повторяли произносимое за Герцогом – как старинное, выученное наизусть заклинание.
– Среди нас есть человек, который впервые встречает с нами весну, – продолжил Герцог, и все взоры сошлись на мне. – Я вижу, что последние месяцы не прошли для нее даром.
Пока ничто не предвещало смены погоды, но я отчего-то забеспокоилась.
– Посему я предлагаю причастить ее к радости, какой ей пока не доводилось вкушать.
Лицо Герцога – открытая книга, но я не знаю языка, на котором говорит эта страница. Я вчиталась в лица остальных: лукавая сказка, одна на всех.
– Согласны ли вы разделить с ней Речную Игру?
В коротком кивке плеснули на ветру пестрые косы и локоны, на каждых устах расцвело тюльпаном согласие – «да». Герцог заплел его в венок и вручил мне, просто, обыденно:
– Мы будем купать вас, меда Ирма. Обнажайтесь.
Я тут же решила, что ослышалась. Но зачем переспрашивать, если вся я, с головы до пят, стала знаком замешательства? И тогда вмешался Шальмо:
– Медару Герцогу, похоже, придется сказать это еще раз. Меда Ирма любит, когда урок повторяют не единожды.
Никто не засмеялся. Никто не отвел глаз. Меня будто держали на руках, бережно, нежно.
– Медар Герцог, – начала я нерешительно, – верно ли я поняла вас? Вы велите мне раздеться?
– Нет, маленькая меда. Не велю. Приглашаю.
– Но… Здесь же мужчины? – прошептала я, и щеки опалило багрянцем.
– Именно так.
– Что нужно снять с себя? – Совсем уж нелепый вопрос.
– Все, что на вас надето. – Простой мгновенный ответ.
Я медленно встала.
– Не понимаю…
– И не поймете, пока не сделаете то, о чем я вас прошу.
Тишина вдруг зазвенела в ушах так, что захотелось их заткнуть, а толку?
Я беспорядочно бродила руками по складкам туники, бессмысленно взялась несколько раз за ворот, потеребила рукава.
– Но как же я могу?…
– Меда Ирма, мне показалось, что с «благовоспитанностью» уже давно покончено. Я ошибался? – В последних словах я отчетливо услышала разочарование. – Вы не представляете себе, что вас ждет, Ирма. Доверьтесь. Нагота, в которой мы видим друг друга каждый день, – в слезах, в смехе, в открытых признаниях. Нагота же вашего тела гораздо обыденнее и, поверьте, куда менее интересна, если вас это беспокоит. Дайте себе ощутить, убедитесь сами.
Я вдруг сдалась. Медленно, как во сне, убрела за высокую груду камней позади нашей стоянки. Помедлив, сбросила на землю шаль и стянула через голову теплую от солнца и вдруг такую родную тунику. Горячее марево тут же укутало меня парчовой своей мантией, и будто вместе с туникой я стянула с себя кожу. Сердце барабанным боем разгоняло по телу не кровь, а кипящий грог.
– Я… готова! – крикнула я, все еще сомневаясь, готова ли.
– Так идите же к нам, меда Ирма!
Решиться, отважиться. Обратный путь есть – одеться, отказаться. Но он отчего-то скучен и сер.
– Идите-идите, мы уже ждем вас!
Я как могла прикрыла самые стыдные места, зажмурилась и пошла навстречу своему ужасу. Меня встретили негромким смехом: так, вероятно, взрослые веселятся, глядя на чадо, которое ждет особый подарок. Я осторожно открыла глаза – и едва не отпрянула к спасительным камням.
Все ученики и сам Герцог приветствовали меня стоя. Совершенно нагие.
– Ну же, Ирма! Как видите, мы все равны – и, в общем, примерно одинаковы.
Я глубоко вздохнула и еще раз осмелилась глянуть.
Девять фигур, словно храмовые свечи, осиянные солнцем, неподвижные, тихие, они были божественно, ослепительно красивы.
– Анбе, проводите.
И словно в память о той незабвенной ночи, Анбе шагнул мне навстречу и протянул руку.
– Смелее, Ирма. В тот вечер, осенью, вы были одна. Теперь – нет. И дождя не ожидается.
И в который раз с благодарностью приняв его помощь, я подала руку, ученики расступились, и Анбе повел меня к воде. Я не боялась замерзнуть: казалось, кожа раскалена добела. Я вошла в говорливые волны, и вода, безразличная, веселая, закружилась вокруг лодыжек. Рядом оказался Анбе.
– Айо, Ирма, – шептал он, – еще, заходите поглубже.
Когда река обхватила меня за талию, мы остановились. Песок на дне тек меж пальцев, затягивал, держал, не давая реке унести меня с собой.
– А теперь закрывайте глаза, – велел Герцог.
Я повиновалась.
Заплескало, зазвенело текучее серебро. Я слышу, как они один за другим сходят в реку. Шелковыми узлами вяжется поток: меня обступили, взяли в плотное кольцо. Я слышу, как восемь воздушных ручьев омывают мне лоб, гладят веки. И вдруг вода не течет уж мимо, а обертывает мне голову, плечи… и шею, и руки, и струится между лопаток: это шестнадцать рук пригоршнями поднимают реку наверх, и гладят меня, и скользят кончиками пальцев по коже, и я вижу, не открывая глаз, как вспыхивают и дрожат тысячи искр, облачают меня под кожей в одеяние света, а еще глубже – стеклянный фонарь тела, а в нем – радуга трепета, болотный огонек, мое я.
Мое маленькое разноцветное сердце – в тенетах шестнадцати рук. Льется вода, она гуще топленого масла и такая же вызолоченная: в ней – ужас любви и истинной музыки, которых не услышать, не узреть, не понять на вкус и дух, но они будут до самой смерти. И даже после нее. Потерян счет касаниям, и хрустальная паутина бесстрашной нежности врастает в рыдающую от восторга кожу.
Но вот уж редеют прикосновения, отлетают морскими чайками пальцы, перебиравшие пряди моих намокших волос, река успокаивается и возвращается в русло. Нет в этом горечи одиночества, лишь свобода уединения. И меня вдруг подхватывают под колени, и голос Герцога над ухом шепчет:
– Держитесь, меда Ирма.
В одно касание, в три слова он превращает меня в маленькую девочку. Я хватаю его за шею, и вместе со мной медар Мастер погружается с головой в неумолчные волны.
Позабыв схватить воздуха, я забилась, как тонущий зверь, Герцог выпустил меня, и я вынырнула, фыркая и поднимая фонтаны брызг. И тут же взорвались визгом и хохотом вода и лес вокруг, и Речная Игра началась.
Мы обдавали друг друга каскадами воды, окунали и топили друг друга немилосердно, подставляли ножки, носились по мелководью и раздавали дружеские шлепки и пинки направо и налево. Ануджна, обнажив свою ведьмовскую сущность, одной левой макала Лидана с головой; Эсти подплывала под водой и подсекала всех без разбору; Сугэн подкидывал Янешу на несколько локтей над бликующими волнами, и та, в веерах капель, обрушивалась в поток, а мы валились сверху, пытаясь не дать ей всплыть. Солнце горело на наших спинах и плечах, плети мокрых волос хлестали по лицам. Шума и брызг было как от табуна лошадей.
