– Добрый вечер. Вы, я вижу, увлеченно занимаетесь, а меж тем я бы желал видеть вас на ужине вовремя.
Герцог вернулся!
Глава 10
Ужин был великолепен. Похоже, не мне одной показалось, что Герцог отсутствовал целую вечность. Он предложил было общаться в тишине, но какое там! Мы смеялись, как дети, глаза у всех горели, мы наперебой рассказывали ему всякую несущественную ерунду. Все гомонили, как перелетные птицы, но, когда шум достиг апогея, Герцог предложил нам утихомириться и разговаривать, как полагается, то есть молча.
Ужин затянулся далеко за полночь, никто не собирался расходиться, и уже подали чай по третьему разу, когда Герцог наконец поднялся и предложил нам отправляться спать. Сумеречные тени у него под глазами выдавали некоторую усталость, и все мы беспрекословно повиновались. Герцог по очереди обнял каждого – поделился радостью своей радости.
– Выспитесь хорошенько, меды и медары. Завтра нас ждет небольшая верховая прогулка, – сказал он, и многоголосое «ура!» было ему немедленным ответом.
Первая верховая прогулка всей компанией! Я ликовала, а шепотки и двусмысленные взгляды списала на восторг предвкушения: им-то наверняка не впервой. Я и не подозревала, что уготовано мне в этой невинной прогулке.
– Анбе, медар Анбе, Ануджна, какой восторг! – Я поочередно дергала всех за рукава, заглядывала им в глаза.
– О да, меда Ирма, разумеется! Вам тем более есть от чего волноваться, – заговорщицки прошептала Ануджна и покосилась на меня лисьи, но Анбе, сделав большие глаза, незаметно коснулся ее локтя, и она пояснила торопливо: – Вы же впервые на такой прогулке.
Даже эта маленькая странность нимало не насторожила меня и возбуждения нисколько не убавила. Я постаралась сразу уснуть, чтобы как можно скорее наступило утро.
А на следующий день, сразу после Рассветной Песни, мы высыпали во двор, где нас уже ожидали оседланные лошади. Завтрак Герцог отменил, но я готова была питаться утренним ветром и счастьем находиться рядом с медаром Эганом и остальными.
Лес гудел весной. Поволока свежей листвы окутала деревья, конский топ мешался с гомоном брачующихся птиц. Солнце пронизывало высокие кроны, а воздух щипал гортань, как молодое вино. Кровь вскипала и играла в ушах – и от юной красоты вокруг, и от того, что лошадь мне досталась совершенно безумная. Когда мне ее подвели в аэна рассветных сумерек, я, до конца не проснувшись, не обратила внимания, как пританцовывает и косит лихим глазом моя лошадка. Но стоило запрыгнуть в седло и дать зверю шпор, как вся моя безмятежность улетучилась.
Я давно и хорошо езжу верхом. В отчем доме говорить, пользоваться вилкой и ножом и не бояться лошадей детей учили одновременно. А еще чуть погодя нас уже сажали в седло – сначала впереди конюха, потом ему за спину, а вскоре оставляли на лошади одних, и мы восседали, проглотив кол, вцепившись побелевшими пальцами в луку, пока конюх водил смирную полусонную лошадь по кругу во дворе поместья. Но уже лет в десять мы выезжали и в поля неспешной рысью – «гуляючи», как говорил отец.
Пьяная радость, воля, птичий восторг полета – вот чем для меня всегда была верховая езда. На фиондарэ
[36] отец подарил мне роскошного рыжего жеребца, сильного и дружелюбного. Мы стали приятелями прямо с выездки, и я изрядно скучала по нему в своих отлучках из дому. Он никогда не был тупой тягловой силой, с ним стоило держать ухо востро, но моя нынешняя лошадь!.. Угольно-черная кобыла, что несла меня рядом с Янешей и Сугэном, давала огромную фору моему рыжему Чибису. Замковые конюхи сказали мне, как ее зовут, но из восторженной моей головы имя немедля вылетело, и теперь я лихорадочно пыталась назвать ее заново. Янеша забавлялась, допекая меня простыми вопросами, на которые я отвечала не сразу и невпопад: меня полностью занимала необходимость следить, как бы не отстать от кавалькады и не вылететь из седла на полном ходу. Как же тебя назвать? Бестия? Фурия? Гарпия? Нет, не то…
– Почему бы вам не выбрать что-нибудь поласковее, Ирма? – Герцог поравнялся с нами, вклинился между мной и Сугэном.
– Герцог, да она бешеная, – крикнула я в ответ. Лошадь подо мной, учуяв, что я на мгновение отвлеклась, рванула в сторону, и полуголые звонкие ветки хлестнули меня по лицу, больно дернули за волосы.
– Станьте сильнее ее – станьте с ней нежной, – прозвучало в ответ. – Нежной и неумолимой. Как само мироздание. – И уже вполголоса он добавил: – Это универсальный совет, не только к лошадям применимый. – Герцог пришпорил своего рысака и догнал Ануджну и Райву, унесшихся далеко вперед.
И снова буйная кобылица метнулась вбок, понеслась по кустам. Я натянула поводья что есть сил, первозданный ужас на миг накрыл меня с головой, и я, не помня себя, выкрикнула:
– Тише, любимая, тише!
То ли слово подействовало, то ли мое отчаяние, а может, и Герцог мысленно приструнил, сжалившись надо мной, – но Любовь моя перешла на довольно ровню рысь. Я вздохнула с облегчением и прошептала ей в самое ухо:
– Спасибо!
Наконец-то я могла смотреть по сторонам и наслаждаться поездкой. Кавалькада была чудо как хороша. Блистательные наездники, сильные, свободные, беззаботные, звонкоголосые. Ануджна вдруг запела какую-то привольную морскую песню, от всех нас приветствуя пробуждение мира.
Все знали, куда мы направляемся. Все, но не я. Лес поредел, замелькали, усыпанные вспышками многоцветной слюды, базальтовые исполины-валуны, и скоро мы уже были у подножия невысокой каменной гряды. Это ее видела я из окон замка. Проехав еще немного, мы услышали болтовню воды, и вот уже между деревьями заискрился, заиграл горный поток, довольно широкий и умеренно бурный: мы могли бы форсировать его, не слезая с седел. Однако Герцог жестом велел нам спешиваться.
Вместе мы двинулись за Герцогом вверх по течению. Рокот воды заглушил все прочие звуки. Впереди, в нескольких шагах от нас, высилась осыпь из угольно-черных валунов. Пихты, причудливо перелепленные ветром, здесь почтительно расступались, солнце вылизывало шершавые лбы камней, и над ними даже в этот ранний аэна уже полоскался тонкий муар нагретого воздуха. Пара огромных плоских плит мостила удобную площадку прямо у воды.
– Стреноживайте коней, меды и медары. Бивуак.
Мужчины уверенно – очевидно, хорошо зная эти места, – занялись костром, а дамы взялись собирать цветы, стелить рогожи на камнях, извлекать из седельных сумок провизию и посуду. Поначалу я насупилась – меня опять не взяли в игру, но как тут всерьез обижаться, когда все хохочут, балагурят и дурачатся?
Вскоре костер, разведенный с подветренной стороны за камнями, затрещал сухими сучьями. Появились фрукты, холодное мясо, хлеб, зелень. Даже пара кожаных бутылей с вином нашлась. Что бы мы ни ели вместе, пища всегда была в радость, а вприкуску с головокружительным воздухом, запитая духом свежей листвы и трав, крокусов, прели, древесных соков все съеденное и выпитое вливало в меня всесилие.
