– Простите, Ануджна, мне эту бестактность, но… Но как получилось, что вы, дважды выйдя замуж, ни разу не… ох… не понесли? – Последние слова мне дались тяжким трудом.
– Да все просто – не хотела. Мало кто из женщин понимает, что достаточно просто чего-то хотеть или не хотеть, но по-честному, а не так, чтоб и вашим, и нашим. – Она вдруг притиснула свой лоб к моему, и два ее глаза слились в один циклопий. – Ну вот хотите вы, к примеру, шербет и не хотите розог от отца. Это не то. Есть большое хотение. Оно как юбка такая, книзу чаша. Но ее никто не видит. В ней сила. Но ее надо все время чувствовать.
Видно было, что Ануджна силится показать мне что-то в зазорах между словами. Я решила попытаться услышать. Под ребрами мгновенно нагрелось, плеснуло за пупком, и я увидела, как, незримо, из раскрытого моего нутра туго развертывается матовый шлейф, похожий на жидкое стекло, колышется беззвучным колоколом беззвучно у меня от пояса до пят. Столь же внезапно, как началось, так же и рассеялось это странное мгновенное видение. Вот что, похоже, называется «я это пожила».
– Одаренный ребенок, толковый, – блеснула глазами моя наставница. – Вот так оно все, меда Ирма. А что до Герцога… Я нырнула за ним. При мне был рыбацкий нож. Считайте, вырезала его из сетей, выволокла на берег. Высосала всю лишнюю воду, – она ухмыльнулась, – а воды он набрал немало. Он быстро очухался, мы поболтали. До рассвета. Я рассказала ему кое-что о всяких своих… чудесах внутри. А к вечеру он договорился, о чем хотел, с нашими рыбарями, и мы уехали вместе.
Я будто с разбега налетела на стену.
– А как же ваши родители?
– Герцог сказал моему отцу, что решил на мне жениться – я ж его спасла, вот он-де так отблагодарить хочет. Да и нравлюсь я ему, сказал родителям моим. Отец чуть не умер от счастья: его дочку, ведьму-перестарка, кто-то все еще хочет в жены! Он немедля благословил нас и даже сам торопил с отъездом, чтобы никакие соседские доброхоты не наговорили наивному чужестранцу, с кем он связался. И мы убрались с побережья.
– Так вы… Герцог… Ануджна, я и не догадывалась…
– Вы что же, решили, что мы жена с мужем? – Я уже боялась Ануджниных приступов смеха. – Вот умора! Ни он, ни я и не собирались. На кой он мне мужем-то? И я ему женой? Он позвал меня, и надо было уйти быстро: не хватало еще накликать свору Святых Братьев, они ж как собаки – чуют живое и бросаются вслед, чуть что.
Мы помолчали. И вот с тех пор она…
– Да, с тех пор я здесь.
Облекшись в личину наивной простоты, я спросила, как бы между прочим:
– Ну, вы, разумеется, выезжаете на этюды, верно?
Ануджна поворотила голову, как морское чудовище, что-то молча оценила и вновь мечтательно уставилась в потолок.
– Да, выезжаю. Но что вам с того, маленькая лиса? Как не знали про это ничего, так и не узнаете пока.
Уловка не удалась. Придется смириться, что ходить мне в детках еще сколько-то. Сколько? Эх.
Мы просидели уже полночи, а у меня еще оставалась гора вопросов. Я решила оставить Ануджнину историю на потом – сразу и запишу, и осмыслю. А пока можно выманивать этих редких птиц из камышей, и я вновь набрала воздуха в легкие и дунула в свой манок:
– Скажите, меда Ануджна, а чем вы заняты целыми днями здесь, в замке?
– Каждый – своим. – Я слышала, как Ануджна улыбается. – За те несколько дней, что вы с нами, вам запросто могло показаться, что ученики Герцога только бездельничают и праздно слоняются по замку, верно?
Я помедлила, не зная, как тут ответить.
– Видите ли, те несколько дней, что я провела здесь, с вами, не было ни мгновения, чтобы толком задуматься. Разобраться. Я едва успеваю запоминать, просто складывать в памяти, чтобы когда-нибудь потом все расставить по местам… – И шепотом добавила: – Если получится. Пока же я вообще ничего не понимаю про время и про здесь. Один сплошной странный сон. Но, кажется, я уже могу и хочу понимать.
Ануджна плавно потянулась и села поближе к камину. Позолота засыпающего пламени лизнула смуглые щеки и лоб. Черты разгладились, я рассматривала ее вечно меняющееся, всегда новое лицо.
– Как вы могли заметить, бóльшую часть времени каждый из нас предоставлен себе и занят своими делами. – Ануджна как-то особенно выделила последнее слово. – Дела Райвы вы знаете – это цветы и цвета. Райва – художник. И это лишь малая толика ее мастерства. Она знает цвета, ей любой оттенок – живой зверок… Понимаете?
Я была почти уверена, что нет.
– Кажется, понимаю…
– Если не понимаете, ничего страшного. Это невозможно понять головой. Просто вслушивайтесь внимательно. Если оно позовет вас, еле слышно – сразу ступайте в мастерскую или в цветник, найдите Райву и будьте рядом. Кто знает, быть может, вам повезет. А если Райва будет в настроении поболтать – вытяните из нее историю. Вы же собираете байки, Ирма?
Язвите сколько вашей душе угодно, Ануджна. За ваш совет я потерплю и не такое.
– Никто не запрещает болтать, но мы свои дела не обсуждаем. Они даны для того, чтобы их делать, а от болтовни дело делается чужим.
К тикку понимание, хоть запомнить бы всё.
– Фиона Ануджна, простите ли вы мне глупый вопрос?
– Глупых вопросов не бывает, моя маленькая меда, – негромко рассмеялась Ануджна. – Или же все вопросы до единого – глупые. В любом случае нам с вами нечего терять. Если я знаю ответ – отвечу, если не знаю – Рид вам позже нашепчет. Или же вопрос отсохнет. Желаю вам как раз этого. Ну?
– Скажите, а кто раздает вам дела?
Ануджна опять собралась хохотать, но, увидев мое птичье лицо, удержалась. Однако все-таки хмыкнула.
– «Раздает». Раздают булки детям к полднику. Дело звать надо. Слушать в лесу. Вопросы уметь задавать. Здесь, в замке, может, лучшее место для этого. Здесь понимаешь, как задавать вопросы, чтобы возник ответ. А потом его еще и не проморгать бы. Ответы – они скоропортящиеся. Прокисают от следующих вопросов, и грош им цена, одна изжога.
– А мне… найдется дело? – Только задав этот вопрос, я начала понимать его кошмарную важность.
– Найдете – найдется.
– Что же мне нужно для этого? Где начать искать? – Я растерялась.
– Вы уже многое для этого делаете, меда Ирма. Мы все помогаем вам. А вы – нам. Тут все так устроено.
– Тут – это в замке?
Ануджна снова хмыкнула, покачала головой, но ни вслух ничего не сказала, ни подумала так, чтоб я уловила своим заскорузлым слухом. Она уже взялась за дверную ручку, но все же обернулась.
– Кто учил вас все эти дни тому, что вы теперь знаете? Кто дал вам силы делать, видеть, слышать то, о чем вы когда-то и помыслить не могли? – Голос у Ануджны сделался на два тона ниже, губы почти не шевелились. Казалось, он дребезжит по полу и пробирается мне в кости.
