В самом центре находилась обнесенная забором яма, приют для ворон, мясных мух и двух мужчин.
– Приехали, – сказал он.
6
Когда миссис Бобс нашла меня, заглянув в окно моей спальни, на ней был комбинезон, который невероятно ей шел. Еще я заметил белую фуфайку, в какие одевают малышей, обвязанную кружевом вокруг горловины.
Кто бы захотел стать мужчиной, запертым в своей коже, вместо компании – молитва да грязные мысли? Это и есть божий план, чтобы хорошие мужчины покупали срамные фотографии на верхних этажах модных магазинов по Литтл-Бурк-стрит?
Она ждала у задней двери и объяснила, чего хотела от меня. Поразительно, как комбинезон подчеркивает тело, хотя намерение как раз обратное. Я никогда не был любителем флирта или адюльтера. Сказал, что должен идти на работу. Она даже не услышала мою ложь. Она хотела, чтобы я уничтожил прекрасный пропеллер, который хороший человек сохранил бы как память. Он должен стоять в витрине Мельбурнского музея. Я мог бы сам написать табличку: Пропеллер «Уэстленд Уоллес». В 1933 году это был первый самолет, пролетевший над Эверестом в составе экспедиции Хьюстона. Это великолепно – разрезать воздух так высоко над миром.
Я был прав, но я бы сделал все, о чем бы она меня ни попросила: сжег бы лопасти «Эола» Адера
[13], к которым маньяк Адер присобачил перья.
Я забрался в ее машину, как она предложила. Знакомый запах мыла «Пирс»
[14]. А потом, боже правый, она опустила свою ножку – пятого или даже четвертого размера, и гравий градом полетел в забор. Я вывесил ребенка из окна класса. Не зная этого, она мне улыбнулась.
Я редко оказывался пассажиром автомобиля, так что мне было не с кем ее сравнивать. Миссис Бобс управляла весьма ловко, хотя нос ее висел почти вровень с рулем, проверяла зеркала: справа, слева, по центру. Мне это напоминало воробьиный клев.
– Придержите шляпу, – сказала она и завизжала шинами по Гисборн-роуд. Поезд ее мужа уже покинул Бэллан, сказала она. Она подчеркивала наличие мужа. Сморщила милый носик, вдавила педаль, как говорят, и обогнала пятитонный грузовик, направлявшийся к кирпичному заводу в Дарли. Она сказала мне доверительно, что лучше бы ее муж продавал «холдены», а не «форды». Американская фирма «Дженерал Моторс» недавно начала производить «холден», который, как она утверждала, был «Настоящей австралийской машиной». Коротышка Боббсик, как я узнал, всю жизнь служил делу Форда. Миссис Боббсик только что получила информацию, которая могла заставить его передумать.
– Я бы назвал вас парочкой электростанций.
– Нас не отличишь от куска мыла, – сказала она (очень довольная), и мы подъехали к свалке Дарли. Это было печальное зрелище, место для совершения преступлений: ворота и сразу внутри маленькая хижина, не больше уборной. Дымящийся сорокачетырехгаллонный барабан крутили двое мужчин: Келвин, управляющий (чей мощный живот был скрыт кожаным фартуком), и жилистый мужичок в помятой шляпе, севшей безрукавке и шнуровом ремне. Он щеголял в пыльных ботинках-говноступах.
Миссис Бобс не остановилась попросить разрешения, но проехала прямо и решительно встала на ручном тормозе. Она тут же выскочила из машины и начала подпрыгивать, чтобы развязать веревки, до которых не могла дотянуться. Если это должно быть сделано, лучше сделать это быстро.
Я поднял приговоренный пропеллер с одеяла и позволил миссис Бобс направить меня к его последнему пристанищу: среди спутанной ржавой проволоки, битой керамической плитки, свежих обрезков досок.
«Готово», – подумал я. Отвернулся, скрутил свою веревку, распутал ее бечевку и одеяло, прежде чем аккуратно уложить все на заднем сиденье. Раньше я считал свалку оптимистичным местом, одним из великих демократических институтов Марша. Не нужно платить за вход, можно забрать, что хочешь. В любые выходные можно было наблюдать четыре поколения одного семейства, избавлявшегося от бутылок, или свежескошенной травы, или последней коляски, или устраивающего частную охоту за сокровищами в открытой яме, где можно найти маслобойки, или сепараторы Лаваля
[15] и другие штуковины (мама, мама, что это?) неизвестного происхождения и назначения. Деревенский инженер угощал своих модных гостей на сервизе со свалки Дарли. Его происхождение не было тайной. Он восхищался этой добычей не меньше, чем восьмидюймовыми колесами от коляски, которые привели его сына к победе в детских гонках на самодельных каталках.
Я повернулся и увидел, что она держит в руке ножовку. Келвин и его сподручный жарили сосиски и не интересовались происходящим. Я был свидетелем попытки миссис Бобс снять кок с пропеллера. Она нашла уязвимое место, где заканчивалась медная обшивка.
У нее был не тот инструмент для работы. Мне ничего не оставалось, кроме как смотреть и смахивать мясных мух с лица, а она прорезала винт до середины и только тогда отказалась от ножовки. Затем она выбрала кирпич, чтобы атаковать пропеллер, ее шея и щеки горели от задора. Когда она достигла убийственного разделения частей, я вспомнил, что утверждалось, будто Лавуазье
[16], когда его голову отрезало гильотиной, моргнул двадцать раз, чтобы дать сигнал слуге. Я молился, чтобы это оказалось неправдой.
– Вы не знаете моего свекра, – сказала она. – Иначе бы вы так на меня не смотрели.
Я был слишком взволнован, чтобы говорить о Лавуазье, так что не огорчился, когда нас прервали ответственный за санитарную утилизацию и его напарник. Келвин подобрал ампутированный кок, и на секунду я подумал, что тот спасен, но затем он бросил его в бездну.
Когда миссис Боббсик вернула ножовку в машину, я заметил на себе враждебный взгляд приятеля Келвина и принял его за осуждение. Я поспешил присоединиться к сообщнице, не сознавая, что он следит за мной.
