Только тогда я узнал, что у Сьюзи есть шанс быть принятой в Королевский колледж сестринского дела в Перте, и ее мать настояла, чтобы она попросила Кузнечика Картера написать рекомендательное письмо. Картер был только рад стараться. Он тут же нанял Сьюзи прислуживать в доме после школы.
Я подумал: «Какая катастрофа», но затем вновь понял позицию матери. Учитель был слаб и бесполезен, но теперь, когда хозяин не исполнил обещание, я был ее единственной надеждой. Бумаги были у мистера Картера. Они лежали на его столе.
Разве мог я не предложить помощь?
20
Случай несдержанности, как с Беннеттом Эшем, был исключением из правил. Обычно я редко теряю самообладание. Гораздо чаще, если уж на то пошло, бывало иначе. Например, когда меня называли «кислокапустником» в Бахус-Марше, я оставался добродушен, ждал довольно долго, пока не получил «травму», которая позволяла мне покинуть футбольную команду без обид. Такова была моя привычка общения или же бессилие. Итак, я отправился навестить Картера в тот вечер, полностью уверенный, что мы утрясем вопрос дружески.
Я дремал, ожидая, когда он вернется после трудового дня, и было уже поздно, когда фары его «шев» осветили стену моей спальни, и я услышал мягкие голоса рабочих, возвращавшихся в лагерь.
Я предоставил ему уйму времени на помывку и удивился, наконец войдя в Большой дом и миновав грязный обмылок «Спасательного буя» в тазике, когда увидел хозяина, сидящего за столом в одиночестве, в ослепительном свете шипящей керосинки поедающего тунца из банки. Его унылое лицо было в смазке, а на бутылке рома остались следы мыла и машинного масла. И над всем этим колебалась пунка, и тепловатый воздух ходил туда и сюда. На ничейной полосе между теменью и светом я обнаружил взгляд Тома Тейлора.
Картер уже говорил, когда я вошел.
– Мой старик, – рассказывал Картер, – был механиком в Уорракнабиле. Я думал, что избавлюсь от всех этих мартышек в смазке, когда отправился работать на земле. – Только сейчас он заметил меня. – Смотри, – произнес он и поднес мокрые руки к свету. – Ветряные мельницы. Чертовы ветряные мельницы, приятель. Ты знал, что Иниго Джонс умер?
Иниго Джонс, конечно, был самый знаменитый предсказатель погоды в Австралии.
– Юпитер, – сказал он. – Сатурн, Нептун и Уран. Урина, – продолжил он. – Господи, Билл, посмейся шутке.
Он захотел, чтобы я сел. Я сел. Он подвинул ко мне банку с тунцом.
– Боже, я скучаю по ним, – сказал он. – Стоило уехать домой на Рождество, пока можно было. – Он выпил. – Шевелись, – приказал он, и я решил, что он требует, чтобы я ел масляную рыбу, но он смотрел на пунка над головой.
Он повернулся на широком инкрустированном стуле, чтобы обратиться к Тому Тейлору, который стоял за его плечом и дергал веревку. Пунка-валла задрал подбородок, и я увидел, что глаза его сильно сузились, когда он ускорился, и я подумал: «Какое отвращение, должно быть, он питает к управляющему фермой». Он кивнул мне? Возможно.
Картер между тем опрокинул бокал, но умудрился не расплескать его. Конечно, мне следовало вернуться в постель, ведь было очевидно, что он не в состоянии написать рекомендацию, но я вообразил, что ему будет приятно свалить этот труд на меня.
Я не сознавал, что он уже создал неподходящий альянс с моей ученицей? Сознавал. Понимал ли я, что он не захочет ее отпускать? Да, да и да. Тогда какого черта я выбрал этот момент, чтобы сообщить ему, что получил письмо из Королевского колледжа сестринского дела?
– Нет, неправда, – не поверил он.
– Они написали мне, – сказал я, хотя был неискушен во вранье и уже этим превысил свой лимит.
– Если бы они написали тебе, болван, я бы видел чертово письмо.
Я сказал, что, должно быть, он его пропустил. Они написали мне, потому что до сих пор не получили рекомендации для Сьюзи Шаттл. Теперь он смеялся, а я уже запутался, опрокидывал свои фигуры на доске, в то время как он играл в собственную свободную анархическую игру, где все могло прыгать на три клетки зараз.
– Ни одно письмо не приходит и не уходит из Куомби-Даунз без моего ведома. Разумеется, они никогда не писали тебе. Они никогда не слышали о тебе, ты, мелочь тупоголовая. Я знаю, что ты задумал.
Итак, я устроил путаницу, хотя это, как ни странно, привело к тому, что у Картера поднялось настроение. В самом деле, он начал напевать «Припозднившуюся Сьюзи», которая в тот год была хитом.
Признаешься ли, дочка,
Мамаше и отцу,
В том, что тебя молочник
Не поведет к венцу?
Но не фальшивое пение было ужасным, а похотливые губы, открытое заявление о совокуплении с ребенком у него на службе.
Поток желчи пронесся по моему телу. Я видел тварь на ее грязном инкрустированном троне и мог убить ее.
– Ты пришел убедиться, что малышка Сьюзи получит рекомендацию. Верно?
– Я могу написать, если вы заняты.
– Боже правый, – вскричал он, поднялся с сиденья и, кренясь, прошел к столу в завалах, оставив меня напротив пустого трона со спинкой, неким геральдическим щитом, на котором я разобрал грубое подобие краба.
Он сбил со стола пресс-папье.
– Сам давай, черт, угощайся, – сказал он. – Сиди, где сидишь. Расслабься.
Он сунул письмо мне в руку, и я решил, что победил. Но это был запрос о рекомендации, ничего более.
– Думаешь, я идиот? – Он нависал надо мной.
– Ничуть.
– Она тот еще корешок, приятель. Думаешь, я глуп?
Этимология слова «корень» в старофранцузском – «шум, рев, мычание», и даже перейдя в австралийский, оно до сих пор вызывает видения неприкрытого полового сношения.
– Милый сочный корешок, – сказал он и тем самым подписал себе приговор.
Я спросил его, как давно он получил запрос.
С позапрошлой почтой, полагал он. Сезон дождей задержал две последние доставки.
Кто-то скрывался в кухонной пристройке. Пунка крутилась туда-сюда. Картер держался позади меня, перемещаясь, когда я поворачивался.
– Я могу написать ее за вас, – предложил я, – и принести на подпись утром.
– О, ты можешь принести ее мне, правда? У тебя тоже шариков не хватает?
– Просто пытаюсь помочь.
– Это называется психотический срыв. Просто появляется из ниоткуда.
– Почему бы нам не сесть?
– Почему бы тебе не отвалить? Только тронь ее еще, я тебя к чертям уволю.
– Барри, ты все не так понял.
– Мистер Картер для тебя.
– Мистер Картер.
– Она не хочет быть ебаной медсестрой. У нее работа в Куомби-Даунз. Зачем ей другая?
Наконец он показался, я мог его видеть. Меня тошнило от бледного свечения его кожи, живота над поясом, порочности его тела, но я все еще идеально себя контролировал. Даже когда он смял письмо, я остался спокоен.
