– Это всего лишь гелигнит, – сказала Эдит. – Он не опасен, мам. Дед мог взорвать сортир, пока там сидит Ронни.
– Ты мог, мог, папа?
– Я устраиваю розыгрыши. Никого никогда не ранило.
Воздух колыхался, а губы миссис Боббсик стали тонкими и сжались от ярости.
– Папа, – сказала она. – Выйди. Немедля. Поговорим.
Бог ветра сжал кулаки:
– Хочешь драться, как мужик?
Миссис Боббсик широко раскрыла сетчатую дверь:
– Прошу, папа, прошу.
– На «Редексе» ты будешь жалеть, что не умеешь обращаться с гелигнитом.
Миссис Боббсик отпустила дверь, и та закрылась:
– Что ты имеешь в виду? Что там с «Редексом»?
– Возможно, я стану вашим соперником.
– Ты не посмеешь.
– Я участвовал в испытаниях автомобилей, когда тебя еще на свете не было.
Миссис Боббсик села:
– Тебя нет в «Редексе».
Старик широко оскалился:
– Мы будем по-дружески соперничать.
– Ты можешь оставить Коротышку в покое?
– Я говорил с приятелем, Мюрреем, он участвовал в прошлогоднем «Редексе». Нахваливает взрывчатку, что я ему дал.
– Дай нам пожить, папа.
– Мюррей говорит, дорога от Клонкарри тянется на восемьдесят миль. Она такая узкая, что, если машина впереди сломается, ты застрянешь без гелигнита. Возьми коробку. Научись расчищать дорогу. Я понимаю, что ты нервничаешь, – сказал он миссис Боббсик.
– Хватит дышать ему в спину.
– Это никому не повредит.
– Ты только и делаешь, что вредишь.
– Я занимался этим долгие годы. Можешь бросить эту штуку в огонь и прыгнуть на него. Его специально подрывать надо. Итак, окунаешь в гелигнит палочку длиной с карандаш по середину, а затем нужно купить детонаторы. Это опасные штуки, – сообщил он Ронни, когда тот вошел. – «Деты», как их называют. Храни их отдельно от гелигнита, и все будет тип-топ.
Бог ветра положил вторую палку гелигнита на кухонный стол:
– Поиграй с ней, – сказал он миссис Глисон. – Ну же. Покрути.
Ронни тут же схватил гелигнит и принялся танцевать с ним по кухне, ударяя им себя по голове, пока мать не шлепнула его по ногам – тогда он уронил гелигнит и убежал прочь в слезах.
– Я почищу рыбу, – сказал я.
– Я помогу, – сказала Беверли. – Должен же у них быть нож.
Мне не оставалось выбора, кроме как встать рядом с ней, пока она исследует кухонный шкаф. Ее плечи пахли кокосом, а я приметил нож с деревянной ручкой, и она вложила его в мою ладонь и сомкнула мои пальцы.
Детей выпроводили с кухни, и я принялся чистить рыбу, стоя у стола. Миссис Боббсик была в саду. Дэн рассказывал Беверли про гелигнит, та время от времени понимающе кивала.
Тем не менее именно она отправилась искать муку для обвалки. Я сделал продольные надрезы с каждого бока. Поймал спинной плавник между большим пальцем и лезвием, а затем, как знахарь, поднял его в воздух. Затем засунул пальцы в рану, поднял всю плоть и снял кожу, как носок с ноги, замерев на секунду, когда миссис Глисон, извинившись, оставила Опасного Дэна.
Она взяла у меня филе и обмакнула сладкую белую плоть в муку. «Почувствуй тяжесть», – подумал я, не совсем понимая, что сейчас происходит. Это было невозможно.
22
Тянулись дни, полные суеты и хлопот. Баххубер сдал экзамен на права в полиции Бахус-Марша, где его спросили, какого цвета апельсин. Он помогал поставлять новые автомобили покупателям и был всячески полезен, хотя и не всегда доступен, когда нам было нужно.
Наконец оказалось, что он посещал библиотеку в Мельбурне, исследовал маршрут «Редекса», в частности дороги к северу от Рокхэмптона, потому что, как он сказал, никто из нас по ним не ездил. Сам так решил, не спрашивая, но угадал.
После ужина он показал карты и записи. Сестра возбудилась сверх всяких приличий. Теперь у нее была чертова указка.
– Это более чем академический интерес, – сказал он.
Коротышка запал на слово «академический».
«Только из академического интереса», – переспрашивал он Баххубера, который так и не понимал, что над ним подшучивают.
«Редекс» определенно подарил моему мужу надежду, но «только из академического интереса» я тоже любила водить машину. Порой я побаивалась, что меня оставят. Бессонными ночами я воображала, как ускоряюсь вдоль поймы реки, которую описывал Баххубер: заросли бригалоу
[58], камни, летящие из-под колес других машин. Это было мое приключение, на «Хрустальном шоссе»
[59], названном так из-за осколков ветровых стекол, рассеянных на обочине. Оно было неровным, испещренным канавами, его пересекали ручьи. Когда мы услышали, что его также называют «Отрезок ужасов», то решили, что это из-за дорожных условий. Баххубер не оспаривал этого, пока детей не уложили спать. Тогда он выдал все без утайки.
Коротышка не притронулся к пиву, пока слушал жуткие истории.
– Неужели это правда? – спросил он.
Беверли горячо закивала. Я подумала: «Ей-то почем знать?»
Баххубер сказал, что целые семьи сбрасывали с вершин утесов, расстреливали, детям разбивали головы дубинками. На Гулболбе более трехсот человек застрелили или утопили, и это называлось «рассеяние»
[60].
– Это правда случилось?
Нет, это были черные люди. Это случилось сотню лет назад. Для меня это звучало как ужасы из Библии. Не из современности. Итак убейте всех детей мужеского пола, и всех женщин, познавших мужа на мужеском ложе, убейте
[61].
– Помоги мне бог! – вскричал Коротышка, который расстроился бы и слушая историю распятия. – Нам-то это зачем?
Он крайне внимательно изучил восемьдесят миль через Кимберли, от Мардоварры до Холлз-Крик, восемь страниц маршрутных карт, на каждом листе изображена вертикальная черная змея пути, изрезанная тонкими прямыми линиями с предостережениями о песках, водных переправах и воротах на дороге.
