В комнату бесшумно вошел Шилд, вспрыгнул на подоконник, потерся большой головой о руку Айрин — та машинально погладила кота, почесала за ухом.
— И Шилд, — продолжила она. — Как же я буду там без него? Знаешь, я долго думала, и понял — я действительно хочу остаться здесь. И нечего было памяти искушать меня зимой и весной, существуют вещи и поважнее. У меня есть тут всё то, чего я была лишена там — про это я знаю точно. У меня никогда не было такого замечательного дома, такой ванной, такой кухни. Ты не видел… и показать я тебе не могу, но, поверь, это всё просто великолепно. Чудный дом, а какой вид из окна!.. Нет, что-то из прошлого я все-таки помню, но то, что я помню, мне совсем не нравится. Серое что-то помню. Вид серый, люди серые. Много-много серых безликих людей и домов, больших, уродливых, много улиц, тоже серых и безликих, в которых тонешь, как в болоте, в которых ничего нет хорошего, никакой надежды, никакой радости. А еще знаешь, море… Тут такое прекрасное и теплое море, и кафе на набережной, и добрый Ахельё… у меня тут столько друзей появилось, а там, это я тоже понимаю, у меня вообще никаких друзей не было. Ну или были, но очень давно. Зачем мне обратно, а? Мне ведь безразлично, настоящее это место, или нет. Всё равно, понимаешь? Потому что мне хорошо здесь. А если хорошо, то какая разница? Мы, когда из степи возвращались, прыгали со скалы с парашютами, представляешь? Это такое волшебство! Это так здорово!.. Первый раз, когда я прыгала ночью, я ничего толком не увидела и не поняла, только боялась, но вчера… нет, я не хочу обратно. Совсем не хочу. Я хочу остаться. Лабиринты, мосты, пророчества… это всё уже не имеет значения. И что бы Таенн ни говорил, тут я гораздо свободнее, чем была там. Гораздо свободнее, пойми…
Шилд снова потерся головой о ее руку, напрашиваясь на ласку. Айрин погладила его, почесала за ухом.
— Вот и Шилд со мной согласен, — заметила она. — Этот поход в степь, он на многое открыл мне глаза. Я столько не понимала. А теперь понимаю. Орес сказал, что горы делают человека мудрее. Кажется, он прав. Я действительно чувствую себя сейчас мудрее. Много мудрее, чем была. Так что прости, но…
Она не договорила. Встала, взяла на руки кота. Прижалась лицом к его пушистой шее — тонкий запах меха и полыни, шерсть смешно щекотала нос. Айрин чихнула, кот фыркнул, и начал выворачиваться: он не любил долго сидеть на руках, хотел на пол.
— Прости, — повторила Айрин. — Прости, но я остаюсь.
* * *
Утром третьего дня по возвращении из степи Айрин и Шилд сидели на площадке перед домом, поджидая Таенна, с которым Айрин ближе к вечеру намеревалась отправиться на очередной концерт. Точнее, сидела сама Айрин, а кот рыскал в кустах. Кажется, он на кого-то охотился.
Таенн всё не шел и не шел. Айрин сходила наверх, в библиотеку, принесла книгу, но почитать у нее не получилось — в калитку постучали. И это явно был не Таенн. Тот всегда входил без стука.
— Кто там? — спросила Айрин, вставая, и откладывая книгу в сторону, на лавочку. — Открыто, заходите!
— Ох, спасибо, девочка, — послышался от калитки голос Феликса. — Жаркое утро сегодня, упарился, пока до тебя добрался.
Интересно, зачем, подумалось Айрин. Феликса она не видела уже довольно давно, и даже слегка ревновала его — дело в том, что у Феликса появилась какая-то новая знакомая на набережной, с которой он проводил немало времени.
— Как дела? — поинтересовался Феликс, присаживаясь в плетеное кресло напротив Айрин. — Я смотрю, ты сегодня принарядилась. Красивая блузка.
— Мы идем на концерт, — объяснила Айрин. — Сегодня ребята будут новую программу показывать, и я решила…
— На концерт? — переспросил Феликс. — Я не уверен, что ты на него попадешь. Скорее, даже наоборот. Я уверен, что ты на него не попадешь.
— Почему? — Айрин ощутила противный холодок между лопатками.
— Потому что тебе пора, — невозмутимо объяснил Феликс. — Пришло твое время отправляться.
— Но я не хочу, — Айрин отрицательно покачала головой. — Феликс, прости, но я остаюсь.
— Здесь? — Феликс чуть прищурился.
— Да, здесь, — твердо ответила Айрин.
— Позволь узнать, почему? Назови хотя бы три причины, — Феликс с интересом посмотрел на Айрин.
— Изволь. Шилд. Друзья. Мой дом, — ответила Айрин. — Мне… мне хорошо тут. Я не хочу назад.
— Слабовольничаешь, значит, — констатировал Феликс. — Идешь на поводу у своих низменных желаний. Ах, девочка, девочка… пройти такой огромный путь, и спасовать в самый последний момент. Страшно, да? — проницательно спросил он. — Можешь не отвечать. Сами вижу, что страшно. Но расскажи мне, чего именно ты боишься.
Айрин ощутила, что ее приперли к стенке — и принялась рассказывать. И про серость. И про людей. И про старость. И про дома. И про холод. И про те малые обрывки памяти, которые ее расстраивали и пугали. А еще — про кота, про друзей, про прыжок со скалы, про то, что Маршал обещал ей прокатить ее на рыбе еще раз, и что Лёша, кажется, получил своего вожделенного дракончика, и…
— Понятно, — кивнул Феликс. — Берег… Берег был всё-таки к тебе добрым, правда?
Айрин кивнула.
— А сейчас ты боишься, что там, где ты окажешься, этой доброты не будет. Ведь так? У тебя не будет друзей, не будет свободы, не будет этого волшебного ощущения полета и безопасности. Я снова прав?
— Да, — признала очевидное Айрин. — Да, именно так.
— Закономерно, — покивал Феликс. — Я тебя очень, очень хорошо понимаю. И хочу кое-что тебе объяснить.
Знаешь, ведь очень мало людей выходят, например, из глубокой и длительной комы. Очень мало людей, будучи много лет безумными, возвращаются в разум. Даже после клинической смерти выживает ничтожно малый процент — у врачей есть такое понятие, как возврат. Допустим, у человека встало сердце, его запустили, оно вроде бы пошло, но — оно будет вставать снова и снова. До результата.
— До смерти? — спросила девушка.
Феликс покивал.
— Да. Да, именно до смерти.
— Но почему? — Айрин уже догадалась об ответе.
— Вот именно поэтому. Потому что относительно того мира — Берег всё-таки милосерден. Даже к таким, как наш монах. Потому что к нему была милосердна ты, а теперь будет милосердна та женщина, которую я недавно встретил.
— Почему ты свел меня с ним?
— Ну, должен же кто-то подкармливать беднягу пирожками, — усмехнулся Феликс.
— Только поэтому? — Айрин прищурилась.
— Нет, не только. Благодаря ему ты не забыла, что реальный мир может быть неимоверно жесток. Глуп и жесток. И любое знание, даже хорошее, может обернуть во зло. Общение с ним нужно было тебе еще и как контраст — благодаря ему ты столь остро чувствовала то, о чем говорила сейчас, и не попыталась вернуться до срока. А вернуться тебе необходимо… Айрин.
