– Простите меня, старого неврастеника, Александр Михайлович! Бога ради, простите!
– Галстук помнете, – сказал Александр, игнорируя мольбу.
Галстук у Вадима Родионовича был не только дорогим, но и стильным – светло-синий с едва заметным неровным клетчатым узором.
Вадим Родионович встрепенулся (или его попросту передернуло). Не отводя взгляда от глаз Александра, поднял портфель и, приняв прежнюю позу – прямая спина, высоко поднятый подбородок, – с превосходно дозированным сожалением констатировал:
– Все еще сердитесь, Александр Михайлович. А напрасно. Если позволите, я вам расскажу, что мне пришлось пережить в последнее время.
– Не хочу слушать, – честно ответил Александр. – И, честно говоря, очень удивляюсь тому, с какой настойчивостью вы пытаетесь восстановить отношения или придать им другую окраску. Разве я непонятно выразил свое нежелание общаться с вами? Зачем вы мне звоните? Зачем явились сейчас? Вы что, забыли свои показательные выступления в гостинице? Забыли, как…
– Все помню! – заверил Вадим Родионович. – Все помню, Александр Михайлович, потому и прошу прощения. Если бы вы только знали…
«Ну чего ему еще от меня надо?» – с тоской подумал Александр. Видимо, эта тоска отразилась на его лице, потому что Вадим Родионович вдруг умолк.
– Давайте сделаем так, – предложил Александр, поглядев сначала на настенные часы, а затем на наручные, чтобы до Вадима Родионовича наверняка дошло, что времени на общение с ним нет. – Вы, раз уж пришли, кратко изложите суть своего предложения, я вам отвечу «нет, нет и еще раз нет», и на этом закончим. Только не говорите, пожалуйста, что у вас нет ко мне никакого дела и что вы только хотели извиниться. Я не поверю. И, пожалуйста, покороче. И учтите, что ответ мой в любом случае будет отрицательным, потому что никогда, ни при каких условиях, ни под каким соусом, я с вами дела иметь не собираюсь. Так что можете ничего не говорить, а просто уйти. Начинайте. Я жду.
Вадим Родионович поерзал на стуле, собираясь с мыслями, и наконец сказал.
– Моя клиника переживает не самые лучшие времена. Не дай бог никому. Доктор Качалов, на которого я возлагал особые надежды, как доктор кончился, нет больше Качалова. Человек есть, а врача, хирурга, нет!
– Не торопитесь ли вы с выводами? – поинтересовался Александр. – Суда ведь еще не было.
– Суда не было, а скандал уже был. Кто теперь захочет оперироваться у Качалова? Да и в общем-то, по клинике, идет спад клиентуры. Но ведь никто же не виноват. Просто не повезло, так что же теперь, все под откос? Качалову проще – он, если что, может уехать хоть в Москву, хоть еще куда, где его имя не склонялось на всех углах, и продолжить работу. Словоходову вообще без разницы, он из вечных ассистентов, подмастерье…
Само слово «подмастерье» и то снисходительное презрение, с которым оно было произнесено, сильно покоробило Александра. Да, хирурги делятся на ведущих и ассистирующих, такова жизнь. Но ассистенты – тоже хирурги, они принимают участие в операции, полноправное участие, и называть их «подмастерьями» нельзя. Нехорошо, недостойно. И говорить о них свысока тоже недостойно. Другому человеку Александр, возможно, и сделал бы замечание, но не Вадиму Родионовичу. Дурака учить, что мертвого лечить.
– Но клинику я в другой город не могу перенести! Надо возрождать, думать, чем и как можно привлечь клиентов. – Глаза Вадима Родионовича загорелись, и Александр не мог не отметить, что этот человек, при всех его недостатках, кажется, любил свое дело, свою клинику. – А что может привлечь лучше хорошего хирурга, профессионала с блестящей репутацией? Ничто! Поэтому я хочу предложить вам, Александр Михайлович, забыть все былые трения, перечеркнуть прошлое и начать работать со мной! Я знаю, что вы не наемный работник, а совладелец этой прекрасной клиники, и знаю, какова ваша доля…
– Откуда вам это известно? – перебил Александр.
– От надежных людей, – уклонился от прямого ответа Вадим Родионович. – Но вы не думайте чего, я собрал кое-какую информацию о вас лишь для того, чтобы сделать вам достойное вас предложение. Скажу больше – у меня есть для вас два предложения. Одно для доктора Берга, а другое для заместителя директора клиники Берга. В первую очередь я хотел бы обсудить с вами личное предложение. Условия его таковы…
– Я все понял, – Александр встал, вынудив тем самым встать и Вадима Родионовича. – Доктор Берг вместе с заместителем директора Бергом отказываются от всех ваших предложений. На этом позвольте закончить. Ищите себе другой спасательный круг для вашей замечательной клиники.
– Мы еще вернемся… – начал было Вадим Родионович, но Александр не дал ему договорить.
– Никогда мы ни к чему не вернемся, – сказал он. – И не приходите больше сюда. Учтите, что в следующий раз я не стану проявлять такое долготерпение, а попросту попрошу охранника удалить вас из моего кабинета. Вам же самому будет неловко, Вадим Родионович, если вам вообще может быть неловко.
Вадим Родионович ушел, не сказав больше ни слова. Александр несколько минут поразмышлял о том, что лежало в основе предложения – отчаяние или непонимание, прижало ли Вадима Родионовича так, что он хватается за любую соломинку, или он просто не понимает, что своим вздорно-склочным поведением отталкивает людей от себя навсегда. Так и не придя к определенному выводу, Александр взял телефон и позвонил Еве.
За ужином он рассказал ей о своей поездке в Нижний Новгород и о том, какое продолжение она имела. В подробности не вдавался, имен не называл, просто обрисовал ситуацию. Сначала рассказывать не собирался, но потом вдруг почувствовал такую потребность. Иногда хочется поделиться проблемами с близким или просто понимающим человеком, лучше, конечно, с близким. И не дистанционно, а тет-а-тет, вживую, чтобы видеть реакцию, да и вообще вживую общаться приятнее. От «хочется поделиться» мысли сразу перешли к Августе. Сначала Александр пожалел о том, что она далеко, а не рядом, затем подумал о том длинноволосом субъекте, которого видел с Августой возле ее клиники, а потом вдруг ощутил себя одиноким, и от этого ему стало грустно. Ева заметила произошедшую с ним перемену, Александр объяснил свое настроение усталостью, а себе напомнил, что человек, у которого есть мама, любимая женщина, хороший друг и замечательная, нужная людям работа, не вправе испытывать чувство, хоть отдаленно похожее на одиночество. Глупости все это, минутная слабость. Одиночество – это когда ты никому не нужен и тебе никто не нужен, вот что такое одиночество.
– Чувствую, что это не усталость, а нечто большее, – сказала Ева и смущенно улыбнулась. – Или я ошибаюсь?
– Иди в психологи! – ответил на это Александр. – Непременно в психологи. Это даже не призвание твое, а предназначение. Только человек, обладающий качествами психолога, может быть таким хорошим, чутким собеседником. А на настроение мое не обращай внимания, к тебе оно никакого отношения не имеет.
Ева выразила взглядом сожаление по этому поводу. Она была бы не прочь сократить дистанцию и превратить чисто дружеские отношения с Александром в более близкие. Но Августа нравилась Александру настолько, что ему не было дела до других женщин. Красивые, очаровательные, милые, добрые, хорошие, они были Другими Женщинами, а Августа была Своей и Единственной. Александр не устанавливал такого деления, оно возникло само собой. В тот самый момент, когда он столкнулся с Августой в коридоре питерской клиники «Прогресс»
[34].
