– Вы не поссорились часом? – В то, что мама способна поссориться или как-то иначе осложнить отношения с остановившейся у нее Августой, невозможно было поверить, но что еще мог предположить Александр? – Мам, давай выкладывай все как есть. Пожалуйста.
– Выкладывать нечего, а поговорим при встрече, – пообещала мама.
При встрече так при встрече. Закончив разговор с матерью, Александр перезвонил Августе. Та как раз стояла перед стеллажом в супермаркете и выбирала рыбу. Августа засыпала Александра вопросами, касающимися материнских предпочтений. К стыду своему, на большинство из них Александр ответить не смог. Он знал, что мать любит рыбу, знал, что из речной ей больше всего нравится карп, и что минтай ей нравится меньше всего. На этом знания заканчивались. Вопрос: «Что посоветуешь взять – сибаса, лосося или дораду?» – поставил Александра в тупик. «Бери, что больше нравится», – ответил он, радуясь тому, что Августа разговаривала с ним как обычно, без малейшего напряжения в голосе. Это обстоятельство немного приободрило Александра, а то он уже начал всерьез подумывать об экстренном возвращении в Москву. В принципе, приняв решение о самоотводе, можно было сразу уехать, но правила приличия требовали известить Званского о своем решении лично, а не звонком или письмом. Возможно, придется написать какое-нибудь заявление, да и неудобно звонить следователю в выходной день. К тому же по просьбе Александра Званский пригласил людей для разговора. Вдруг он попросит присутствовать при беседе с ними, мало ли… Нет, лучше прийти, объяснить, как все было, письмо опять же передать. «Помогите нам добить ВРМ, и мы это оценим!» Вот клоуны, другого слова и не подобрать!
Весь день Александр просидел в номере. Работал и волновался, волновался и работал. Повода для волнений вроде как не было, но то, как разговаривала мама, и ее слова «поговорим при встрече» заставляли волноваться. Волей-неволей. Как не волноваться, особенно если обозначена причина, но не ясна суть? То и дело вспоминался Александру длинноволосый красавчик, провожавший Августу. Когда-то он был «Пижоном», потом стал просто «Он», а сейчас Александр называл его «Красавчиком», вкладывая в это слово все презрение, на какое был способен. Уж не решила ли Августа, что их отношения бесперспективны? Не приехала ли она сейчас в Москву для последнего разговора, для того, чтобы объяснить Александру, почему им следует расстаться? Августа не станет показывать этого на расстоянии, потому что подобные разговоры по телефону не ведутся, а вот мама, находясь рядом с ней, могла что-то заметить. «Тебе самому должно быть виднее…» – это сказано неспроста. Явно неспроста.
Часам к восьми вечера Александр настолько извелся от переживаний, что решил прибегнуть к аутопсихотерапии. Уселся в кресло, закрыл глаза, постарался по мере возможности расслабиться и принялся повторять про себя: «Все к лучшему в этом лучшем из миров». Когда надоело, резко, рывком, встал, оделся и вышел на прогулку. Специально пошел против ветра (не то чтобы очень сильного, но довольно ощутимого), шел быстро, отсчитывая в уме «раз-два, раз-два». Подобный прием помогает идти и ни о чем не думать. Когда почувствовал, что устал и замерз, повернул обратно и прибавил шагу, чтобы согреться. В итоге можно сказать, что возвращался в гостиницу бегом – максимально быстрым шагом, да еще и попутный ветер, дувший в спину, начал усиливаться.
Прогулка удалась – и аппетит, которого не было весь день (обедать Александр не ходил), появился, и острота душевных терзаний притупилась (глупо терзаться, не имея полной информации), и сразу после ужина захотелось спать. Александр вернулся в номер, не нашел там никаких новых писем, чему слегка удивился, принял душ и лег спать.
Следователь Званский за свою жизнь, должно быть, навидался столько всякого-разного, что уже ничему не удивлялся. Выслушав Александра, он усмехнулся и сказал, что все понимает и возражать не станет. Разумеется, не преминул поинтересоваться мнением Александра по делу Викулайской, в неофициальном порядке, для себя. Александр сказал, что, по его мнению, в смерти Викулайской вины врачей нет. Эта уверенность окончательно окрепла после того, как Ирина подтвердила, что ее двоюродная сестра считалась полностью здоровой и на сердце никогда не жаловалась.
В пять минут десятого Александр вышел на улицу свободным от всех своих обязанностей и обязательств по делу о смерти гражданки Викулайской. Прямо с улицы, не заходя никуда, он позвонил Мерзлякову.
– Чему обязан? – спросил вместо приветствия Вадим Родионович.
– Я сложил с себя полномочия эксперта, – церемонно сообщил Александр, «сложил полномочия» звучит гораздо лучше, чем простое «отказался», – и теперь могу разговаривать с вами, как коллега с коллегой или гражданин с гражданином.
– И что же вы хотите мне сказать? – вызывающе поинтересовался нехороший человек.
– Только одно – я не желаю больше общаться с вами, – спокойно продолжил Александр. – Считайте впредь и навсегда, что мы с вами не знакомы. Прощайте.
Сказав то, что считал нужным сказать, Александр отключился. Вадим Родионович перезванивал дважды – сразу же и спустя пять минут, но Александр сбрасывал звонки. Попрощался – так навсегда.
Дела в Нижнем были закончены, но почему-то Александра не покидало ощущение того, что на самом деле ничего не закончилось, все еще будет продолжаться и ему придется сюда возвращаться. Он попытался проанализировать это ощущение, но не успел, потому что один за другим посыпались звонки – понедельник, начало недели, да еще и открытие новой клиники все ближе. С Курского вокзала Александр сначала поехал на Гончарную, затем на Чистые пруды и только в начале десятого добрался до матери. К тому времени он уже успел наскоро переговорить с вернувшейся в Питер Августой и узнать, что она очень довольна оказанным ей приемом, что «Елена Григорьевна чудесная женщина», что в компании Андрея ей было очень интересно, и что вообще все хорошо, жаль только, конечно, что повидаться не удалось.
Разговор с матерью одновременно и порадовал, и огорчил. Порадовал, потому что все, что навыдумывал Александр, и правда оказалось выдумкой – никаких намеков, касающихся разрыва их отношений, Августа не делала. Выходило, что она и в самом деле приезжала ради того, чтобы повидаться и сходить на концерт. Огорчение же пришло с той стороны, откуда Александр его не ждал.
– Августа хорошая, она мне очень нравится, но учти, Саша, что она слишком хорошая мать, для того чтобы быть хорошей женой.
Александра удивили и слова матери, и сочувственный тон, которым они были произнесены.
– Зачем противопоставлять одно другому? – спросил он. – Разве хорошие жены не бывают хорошими матерями?
– Бывают, – согласилась мать. – Хорошие жены бывают хорошими матерями, но хорошие матери не бывают хорошими женами. Поверь мне, это так. Я говорю то, что знаю.
– Объясни, пожалуйста, подоходчивее, что ты имеешь в виду, – попросил Александр. – А то непонятно получается. Я лично до сих пор считал и пока еще продолжаю считать, что хороший человек хорош во всем – и как супруг, и как родитель, и как начальник, и как подчиненный…
