– Не стану скрывать, мы очень на вас рассчитываем, господин Кронштад. Вы налаживали производство повидла, затем руководили угольным отделом, а в конце были простым рабочим, то есть, вероятно, неплохо осведомлены обо всем, что происходило в гетто. – Регине показалось, что судья говорит чересчур доброжелательно.
– Ну, не обо всем… Но хочу сразу сказать: я страдал, глядя, как нами управляет этот тиран.
Лысоватый коротышка потолстел с тех пор, как она его видела в первый и последний раз. О том, чту, слыша такое, чувствует Хаим, ей даже думать не хотелось.
– Пожалуйста, поподробнее.
– Про мои страдания? – Кронштад состроил скорбную мину и пригладил волосы. Свои последние сто двадцать три волоса – она чуть не рассмеялась, когда ей это пришло в голову.
– Об этом позже. Начнем с негодных методов управления.
– Взять хотя бы распределение продовольствия… предпочтение отдавалось узкой группе людей. Начальники отделов, фармацевты, врачи, инструкторы, референты, офицеры полиции и вообще все, кто удостаивался милости председателя, получали дополнительные пайки не только для себя, но и для членов семей. Чем они это заслужили? Некоторые, признаюсь, делали кое-что полезное для общества, но большинство – просто карьеристы. Вопиющая несправедливость! Почему их родственники должны были лучше питаться? Почему им давали больше шансов пережить войну? За что, за какие заслуги? Я вас спрашиваю, господин председатель…
Последний вопрос Кронштад демонстративно адресовал Хаиму, а ведь Регина помнила, как еще не очень давно он на коленях о чем-то молил мужа. О чем именно, она не знала, поскольку поспешила выйти из комнаты, чтобы не быть свидетелем унижения этого жалкого человечка.
– Попрошу обращаться только ко мне, – одернул его судья. – Весьма похвально, что вы, хотя сами принадлежали к числу избранных, столь объективны в своих суждениях.
– Клянусь, это было нелегко – питаться не так, как другие. Но стыд заглушала гордость за тот огромный труд, что я вкладывал на каждой из занимаемых должностей. Часто мне приходилось ночевать в конторе, особенно когда мы выдавали уголь…
– Довольно об этом – вы вне всяких подозрений. Вернемся к председателю.
– Меня раздражали все эти торжественные собрания, юбилеи, выставки производимой продукции. Последнее еще понятно – нужно было постоянно рекламировать успехи Еврейского промышленного округа, как мы шутливо называли гетто. Но все остальное… это делалось только для того, чтобы воздавать почести председателю. Он приходил, кого-то хвалил, кого-то ругал, получал памятный подарок и расплачивался талонами для избранных. Омерзительно… – Дабы продемонстрировать, сколь велико его омерзение, Кронштад даже пошатнулся, будто под грузом тягостных воспоминаний. Регина подумала, что на провинциальной сцене он мог бы с успехом выступить в амплуа подлеца.
– Расскажите о концерте, который вас вынудили организовать.
Кронштад аж за голову схватился.
– Месяц подготовки, репетиции до поздней ночи. Я даже распорядился тайно закупить вино – чтобы после концерта можно было поднять бокал. И что получил в награду? Устную похвалу…
– Господа, теперь ваш черед задавать свидетелю вопросы. Получите и вы удовольствие от общения с таким замечательным человеком… – сказал судья, а Кронштад скромно улыбнулся.
Борнштайн встал. По его лицу нельзя было сказать, что он предвкушает удовольствие от общения с Кронштадом.
– Это, конечно, председатель настаивал, чтобы его чествовали так пышно?
Кронштад чуть-чуть смутился.
– Не сказал бы. Все отделы по своей инициативе устраивали подобное, не могли же мы ударить в грязь лицом. Ну и, что уж скрывать, хотелось ему понравиться.
– С какой целью?
– Он ведь был хозяином, от него все зависело.
Неожиданно со своего места подал голос прокурор:
– Вам не нравились методы правления Румковского, то есть, если я правильно понимаю, подхалимство было, так сказать, вынужденным.
Регина больше не могла сдерживаться. Она встала, подошла к Борнштайну и уже открыла рот, но тот, повернувшись к ней, шепнул:
– Я знаю, вы превосходный юрист, и счел бы вашу помощь для себя большой честью, но, увы, должен справляться сам. Так мы договорились с судьей. Для меня это редкостный шанс…
Возвращаясь на место, она успела коснуться плеча Хаима. Не отрывая взгляда от Кронштада, он потрепал ее по руке.
– Вынужденное – вот подходящее слово. Конечно, он не стоял над нами с палкой – нас вынуждала сама ситуация! – Кронштад явно обрадовался подсказке. – Кроме того, я его боялся…
– Старого человека? – спросил защитник.
– Он не обычный человек. Если впадал в ярость, под руку ему лучше было не попадаться. Те, кто знали его раньше, говорили, что власть подействовала на него, как шпанская мушка. Он помолодел, стал намного бодрее. Взять хотя бы это бракосочетание в гетто. Я на двадцать лет его моложе, но никогда б не рискнул жениться на такой молодой и красивой женщине…
Регине было наплевать, что все на нее смотрят, и только для блага дела она удержалась, чтобы во всеуслышание не произнести что-нибудь оскорбительное.
– Вероятно, вам бы не поздоровилось, осмелься вы оспорить какое-нибудь распоряжение председателя. Расскажите нам об этом. – Прокурор явно рассчитывал на что-то ошеломительное.
– Я бы наверняка лишился своей должности.
– Только и всего? – воскликнул судья. – Господин Кронштад, вы, уж пожалуйста, не разочаровывайте прокурора и всех присутствующих. Нам бы хотелось услышать что-нибудь про пытки. У защиты есть еще вопросы?
– Ваша честь, я понимаю, вы должны быть над схваткой, но не настолько же… Да, у меня есть один вопрос, последний. Господин Кронштад, вас ведь в конце концов убрали из угольного отдела и в наказание сослали на фабрику мухоловок…
– Чему я очень обрадовался. Хотя ответственность стала больше – немцы были чрезвычайно придирчивы к качеству продукции. Доктор Шнитке, который поставлял мухоловки на Восточный фронт, считал, что ни одна муха не должна мучиться дольше сорока трех минут. Иначе это будет негуманно…
– Вы не дослушали мой вопрос.
– Простите, но вы сказали, что меня сослали. А это вовсе не являлось понижением в должности – меня откомандировали на очень важный участок. У нас не было казеина, и химики делали клей из отходов каучука, который использовался в резиновом производстве. Чтобы мухи подыхали за указанный срок, в клей следовало добавлять яд. Немцы назначили специального чиновника, который ежедневно этот яд выдавал. Нужно было следить, чтобы он не доставался никому, кроме мух. Но больше всего хлопот доставляло соблюдение нужных пропорций клея и яда, поскольку крупные мухи…
– Господин Кронштад…
– А когда у меня на фабрике случился пожар – клеевая масса при нагревании на газовой горелке пролилась и загорелась, – председатель обвинил нас в головотяпстве.
