Сейчас они слушали Равеля в исполнении Марты Аргерих
[40]. Когда концерт кончится, он расскажет девочке о Марте. Флисс особенно радовалась, слушая музыку в исполнении человека, с которым он был лично знаком. Она хотела знать об исполнителях все. «Ты должен рассказать мне все-все, – говорила она ему, – на всякий случай: вдруг я не доживу до того возраста, когда смогу с ними познакомиться».
Они только недавно поставили диск, как вдруг появился Фредерик-младший. Войдя небрежной походкой, он остановился в дверях, поздоровался, вскрыл какое-то письмо, бросил в него беглый взгляд и скомкал листок.
– Когда же она наконец поймет, – произнес он с громким вздохом и повернулся, чтобы идти.
– От твоей матери? – спросил Фредерик.
– Она же знает, что ей запрещены все контакты с нами. Почему она все время пытается их возобновить? Я могу заявить на нее в полицию. Заявить в полицию? – спросил Фредерик-младший, напуская на себя скучающий вид.
– Я могу поговорить с моим адвокатом, чтобы он принял меры, – предложил Фредерик.
– Бесполезно, – сказал Фредерик-младший.
Флисс остановила диск.
– Мама просто соскучилась по нас, – сказала она. – И не хотела никого обидеть.
– Ты еще не знаешь ее, – оборвал ее Фредерик-младший, не глядя, швырнул на пол скомканный листок и вышел.
– Это из-за меня она сошла с ума, да? – спросила Флисс у отца.
– Ну что ты, детка! Как ты могла такое подумать? Или брат что-то тебе сказал? – в ужасе спросил Фредерик.
Флисс помотала головой.
– Но она же стала такой после того, как появилась я, – сказала она.
– Чепуха! – воскликнул Фредерик. – Самая большая чепуха, какую я только слышал! Ты тут вообще ни при чем. Смотри на это так: она просто вдруг заболела, и до сих пор ни один врач не смог ее вылечить. Такое иногда бывает.
Флисс протянула маленькую морщинистую ручонку, чтобы взять пульт стереопроигрывателя.
– Может быть, Фредерик ее вылечит, когда станет врачом, – с надеждой сказала девочка.
– Сначала он вылечит тебя, – улыбнулся ей отец.
Флисс тоже улыбнулась в ответ. И покачала головой.
21
Лоренс Галлахер был однокашник Бена по Ньюкаслу. Кроме диплома историка, у Лоренса было еще и звание магистра искусствоведения. После защиты он решил съездить в Берлин да так там и остался. Причиной была любовь: студент-германист Тобиас родом из Штутгарта завоевал его сердце. Тобиас поступил работать в большую немецкую газету в качестве берлинского корреспондента и привел Лоренса в литературный отдел. Оба хорошо зарабатывали и за короткое время заслужили отличную репутацию. Они жили в громадной квартире в Шёнеберге
[41], такие же счастливые, как в первый день. Во всяком случае, так Лоренс заверил Бена, встретив его в аэропорту Шёнефельд.
– Адрес, который ты мне назвал, совсем по соседству с нами. Туда две минуты пешком. Я знаю этот дом. Там живут наши друзья.
– И эту женщину ты тоже знаешь?
Лоренс кивнул:
– Лично с ней я не знаком. Но она – известное лицо. Тяжелая история. Получив твой имейл, в котором ты писал, что хочешь встретиться с Карлой Арним, я разузнал о ней все, что возможно. Хотя многое из этого – слухи. А я подумал, что тебя, конечно, интересуют факты. Сколько тебе уже о ней известно?
– Начинай с нуля.
– Карла Арним была когда-то значительной величиной в мире искусства. Выставиться в ее галерее означало, что ты достиг успеха. Она проводила потрясающие аукционы. Конечно, основу заложили ее родители. У них уже была превосходная репутация во всем мире. А Карла, так сказать, добавила последний штрих. Пока не случилась эта история с ребенком…
Они ехали по городской автотрассе мимо серых зданий, озаренных ярким солнечным светом.
– История с ребенком, – сказал Бен. – Добрых тридцать лет тому назад. Что тогда случилось у Карлы?
Лоренс свернул в другой ряд, обгоняя грузовик, но затем резко нажал на тормоз: впереди, непонятно как, образовалась пробка.
– Она не могла свыкнуться с мыслью, что ее ребенок болен, и повсюду рассказывала, что ее ребенка украли и подменили. Муж, видимо, скрывал это до поры до времени, пока однажды она не выложила все в прямом эфире на телевидении. С этого дня все поняли, что ей самое место в закрытой лечебнице. Разумеется, ее не могли там держать всю жизнь. Она то и дело предпринимала попытки привлечь на свою сторону СМИ, но ей никто не верил, никто не хотел заняться этой историей, рискуя сесть в лужу. В конце концов муж с ней развелся, ее лишили материнских прав. Говорят, муж добился, чтобы ей запретили все контакты с детьми и с ним самим, и грозился засудить каждого, кто посмеет заявить, что его дочь – не его дочь. Карла переехала жить к подруге, та в то время была известным фотографом, и дела у нее шли хорошо. Ее звали Элла Мартинек.
– Почему – звали?
– Тоже трагическая история. С тех пор как к ней переехала Карла, она бросила фотографировать. Никто не знает почему. Если бы она продолжала, то стала бы по-настоящему богатой и знаменитой. Чистейшая трагедия! Приютила у себя сумасшедшую, и с тех пор ее жизнь пошла под откос. И все оттого, что эта женщина, Карла, не могла смириться с тем, что у нее больной ребенок! В тысяча девятьсот девяносто третьем Элла Мартинек умерла. Какой-то несчастный случай. – Лоренс покачал головой и нажал на клаксон. Когда соседний водитель бросил на него возмущенный взгляд, он ухмыльнулся. – Немцы определенно слишком редко гудят.
– Так вы снова провели отпуск в Италии?
– Чудесно! Рим, три недели.
– На машине?
– А иначе не так интересно. – Лоренс снова погудел и помахал водителю сбоку.
– А Карла Арним? На что она теперь живет?
Лоренс пожал плечами:
– Может быть, ее муж без лишней огласки переводит ей деньжат. Не знаю. Она, по сути, обнищала. Когда она вынужденно отошла от дел, руководство предприятием было поручено одному из ее ближайших сотрудников, англичанину Джереми Бартрему. Бартрем был хороший специалист, было у него и чутье на настоящие таланты, и деловая хватка. Как раз то, что нужно для этой работы. Но к сожалению, на дворе были восьмидесятые годы. А у него – несчастная любовь к молодому художнику из Нью-Йорка. Не помню, как его звали. Ездил с какими-то музыкантами. «Парти Смит групп» и так далее. Он был наркоман, сидел на героине. Через некоторое время Бартрем тоже подсел. Так как он не хотел кончить жизнь на панели, то брал деньги со счета предприятия. Как я уже сказал, у него была деловая хватка. Он подделывал бухгалтерские отчеты. В конце концов это выплыло наружу, банки потребовали, чтобы им вернули похищенные деньги. Бартрему неоткуда было их взять, чтобы отдать долг. Был суд. Показания под присягой. И аукционному дому «Маннгеймер» пришел конец. Против Бартрема, правда, было возбуждено дело, и он сел в тюрьму за растрату и все такое, но Карла Арним от этого ничего не выиграла.
