Роджер в отчаянии воздел руки, затем уронил, покачал головой и отвернулся.
Фиона попыталась успокоить дыхание:
– Но ведь это еще не все? Верно?
– Нет, я все тебе рассказал. Но на некоторые вещи я просто не знаю ответа. Не знаю. Поверь мне наконец.
В его голосе звучало отчаяние. Слышно было, что он говорит искренне. Фиона решила на сегодня оставить его в покое:
– Здорово! Просто восхитительно! Только потому, что ты тридцать лет назад так же, как сейчас, боялся с кем-то конфликтовать, моя жизнь теперь в заднице!
– Фиона, но это же не так! – воскликнул он.
– Ладно. Не так так не так. А теперь иди. Хватит с меня, уйди с глаз долой.
Она отвернулась лицом к стене и закрыла глаза.
Роджер не издал ни звука. Прошло несколько минут, прежде чем она услышала, как он вышел из комнаты и тихо затворил за собой дверь.
Когда все смолкло и за окном начали опускаться сумерки, она подумала, что все эти годы, кажется, чувствовала что-то неладное. Наверное, в ее подсознании столько всего накопилось, что она уже не могла с этим совладать и в минуту слабости у нее зародилось и окрепло желание покончить с жизнью. Могло так быть? Во всяком случае, это не более невероятно, чем предположение, что кто-то хотел ее убить. У них с Мораг было столько гостей, что любой мог переключить в кухне радио. А Фионе случалось совершать поступки и похлеще того, чтобы позаимствовать свечи у подруги, с которой они делили квартиру. Или набросать розовых лепестков. «Может быть, – думала она, – может быть, со мной действительно не все в порядке, а мой мозг стирает воспоминания о том, как я делала приготовления к собственной смерти. Может быть, мне лучше успокоиться на таком объяснении».
6
Была уже ночь, когда постучалась Мораг. Она бесшумно вошла в комнату Фионы. В руках у нее опять был поднос, на этот раз она принесла Фионе поесть. Мораг поставила поднос на письменный стол.
– А ты, оказывается, не спишь, – сказала она шепотом, улыбаясь Фионе. – Я сварила суп. Если честно, то я, конечно, разогрела суп из банки, которую принес твой отец.
Это был лучший вариант. Стряпать Мораг не умела. Но Фиона так проголодалась, что съела бы сейчас все что угодно. У нее промелькнула мысль, не сказать ли Мораг, чтобы та больше не называла Роджера ее отцом, но тогда пришлось бы ей все объяснять, а этого Фиона делать не хотела. Не сейчас.
– Дверь заперта? – спросила она.
– Конечно. Неужели ты проспала мастера? Он все сделал честь по чести и поставил нам новый цилиндровый замок. Наверное, твой отец заплатит по счету?
«Надо будет поговорить с ней обо всем, не откладывая в долгий ящик», – подумала Фиона, потому что каждый раз, как Мораг произносила «твой отец», она чувствовала укол в сердце.
– Да, он что-то такое упоминал…
– Я позвоню ему и поблагодарю. Мы могли бы ему…
– Когда ты выходишь на работу? – перебила ее Фиона.
– Ой, я всю неделю буду сидеть дома. Мне удалось отложить намеченные дела, да к тому же я в основном все произвожу онлайн – перевод денег, покупки и все такое. Так что ты не беспокойся.
– Спасибо, – сказала Фиона и попыталась сесть.
В глазах потемнело, и она упала на подушку.
– Я помогу тебе, – предположила Мораг и подсела на край кровати, чтобы поддержать Фиону. – Расскажешь мне, что случилось вчера ночью? – спросила она с ласковой улыбкой.
– Если б я знала…
Фиона помнила, что ходила с Мораг на открытие выставки немецкой художницы Астрид Рёкен. Одна галерея в Стокбридже без конца уговаривала ее привезти из Берлина в Шотландию свои картины. Та долго тянула с решением, так как в последние годы работала с объектами, забросив живопись. В конце концов стороны пришли к компромиссу, договорившись выставить вместе с картинами некоторое число избранных объектов. Мораг была зачарована картинами: головами, лицами, гримасничающими рожами, созданными после возвращения Рёкен из Нью-Йорка. Фиону больше заинтересовали объекты «I adore my unknown father»
[28] – живописная вариация на тему «Отче наш», или «Сколько весит вчерашний снег». Они как раз остановились перед «Первозданными тенями», восхищаясь точным расчетом, с каким были изображены лежащие на куче песка тени, отброшенные африканскими деревянными статуями. Выставочный зал был битком набит посетителями, шампанское лилось рекой. Художница, тоненькая женщина, выглядела ужасно хрупкой рядом с галеристом, у которого была фигура профессионального боксера. Она излучала жизнерадостность, обменивалась шутками с журналистами, привлекая к себе внимание артистической публики, среди которой все из принципа напускали на себя скучающий вид. В первые же минуты Мораг так увлеклась ею, что решила непременно сделать о ней документальный фильм. Она протолкалась поближе к художнице, а Фиона вдруг увидела перед собой отнюдь не безмятежное лицо молодого парня, с которым они как-то переспали.
– Привет, – поздоровалась она, стараясь держаться нейтрального тона, пока ей не вспомнилось его имя. И о чем они с ним тогда говорили.
– Пока ты не спросила меня, что я тут делаю, предупреждаю: я знаком с Астрид. – В его голосе слышались капризные нотки.
Тут она вспомнила: Ян. Из Берлина. Двадцать восемь лет. Учится на искусствоведческом, а может быть, уже кончил. С немецкими студентами никогда нельзя знать наверняка. Зачем-то там приезжал в Эдинбургский университет, зачем – она, конечно, уже не помнила. Он был хорош собой, поэтому, вероятно, она с ним и пошла. Дело явно было не в каком-то сверхъестественном обаянии, разве что он тогда вел себя совершенно иначе, чем в эту последнюю встречу.
– Ну да, из Берлина, верно? – спросила Фиона, только чтобы что-то сказать.
– Я там устраивал ее выставку, еще три года назад.
– Вы уже успели поговорить?
– Конечно. Я встречал ее в аэропорту.
– Как любезно.
– Да.
Нервное молчание, пока наконец не подоспел кто-то с шампанским. Фиона залпом осушила свой бокал и тотчас же подставила его, чтобы ей снова налили.
– Ты ни разу мне не позвонила.
Значит, один из тех самых. Она силилась вспомнить, как прошел тогда вечер в его обществе. Где они познакомились? Вероятно, на каком-нибудь вернисаже? Нет, в галерее. Они долго вели беседу о Нео Раухе и Даниэле Рихтере
[29]. О Нео Раухе он отзывался сдержанно, зато Даниэля Рихтера просто обожал, из-за чего они заспорили и углубились в тему. Это и побудило его пригласить ее вместе поужинать. Сделал он это как-то смущенно, и его неловкость тогда ее подкупила. Рослый, стройный, коротко стриженные темные волосы, лицо бледноватое, большие очки в роговой оправе, как у Джарвиса Кокера
[30], какие редко на ком можно встретить, разве что на студенте-искусствоведе из Берлина. Они пошли в кафе «Вальвона и Кролла», и Ян искренне обрадовался, что она родилась в Берлине. Конечно же, он собирался показать ей Берлин, ведь она тут толком еще не бывала, и после нескольких бутылок вина, которые бедняжка безропотно оплатил, они очутились в его квартире, переспали, он дал Фионе свой телефон, потому что она принципиально никому не оставляла свой номер, а она, наверное, сказала, что позвонит ему, потому что всем так говорила.
