Карла была полностью сосредоточена на искусстве. Ей казалось, что художники, чужие люди, лучше выражают ее эмоциональный мир, чем это могла бы сделать она сама. Словами это невозможно было высказать. Вот и сейчас, под впечатлением того ежедневного кошмара, в котором она жила и которого еще не успела до конца осознать, она позволила себе отвлечься на картины. Она долго рылась в памяти в поисках того, что отражало бы ее нынешние чувства. Взгляд упал на каталог, который брал почитать Джереми, а сейчас вернул, оставив у нее на столе. Это был каталог билефельдской выставки Макса Клингера
[17] 1976 года. Она ее сама не видела, так как не любила летать в Западную Германию и выезжать из Берлина. Тогда она бегло пролистала этот каталог, решив, что внимательно просмотрит его, когда будет время. До сих пор свободной минуты все не выдавалось. Беременность, рождение второго ребенка… Сейчас, перелистывая страницы, она чувствовала, что в нем что-то найдется, и задержалась на «Гибели» из серии графических работ «Одна жизнь».
Последний глоток воздуха, в последний раз вынырнув на поверхность! Только вода, и небо, и отчаяние. Да, вот так, а не иначе. Это то, что она чувствует.
Каталог она оставила раскрытым на этой странице, схватила телефонную трубку и набрала номер, найденный по справочнику. Когда на том конце провода взяли трубку, она назвала свое имя. Последовала короткая пауза. По-видимому, от растерянности. Карла и не ожидала чего-то особенного, но все-таки была немного разочарована. Она продолжила разговор:
– Мне нужна ваша помощь.
Так и не дождавшись ответа, добавила:
– Я вам заплачу.
Это помогло завязать разговор на тему денег. Но после первых же минут его пришлось прервать из-за того, что в дверь настойчиво постучала Салли, хотя ей и было сказано не беспокоить Карлу.
– Я по поводу Фелиситы, – сказала Салли.
Карла вздрогнула от пронзительного высокого голоса.
– Не называйте ее Фелиситой. Она не Фелисита.
Салли отвела глаза в сторону, затем снова взглянула Карле в лицо:
– По поводу вашего ребенка. С девочкой что-то не так.
– Я это знаю. Я твержу об этом вот уже два месяца.
Маленькая шотландочка почесала в затылке:
– Это не моего ума дело. Но мне сдается, ребенок болен.
Карла пожала плечами:
– Вызовите доктора. – С этими словами она отвернулась от няньки и продолжила рассматривать каталог.
Но Салли не уходила и упрямо стояла в дверях:
– Нет, миссис Арним. Вы должны посмотреть сами. Я такого еще никогда не видела.
«Ты и вообще мало чего повидала в жизни, кроме своей деревеньки в шотландских горах да овечьих стад», – подумала Карла и тотчас же упрекнула себя за такую мысль. В конце концов, Салли получила хорошее образование в Южной Англии и потом поработала в Лондоне. Но Карла сердилась на Салли, так как сразу разгадала шитую белыми нитками хитрость девушки, добивавшейся, чтобы у Карлы установилась эмоциональная связь с чужим ребенком. Она ответила:
– Вызовите врача, тот скажет, что надо делать. Я работаю, и мне некогда.
Салли все не уходила:
– Я наблюдаю за девочкой уже два месяца. Она изменилась.
– Дети вообще растут. Разумеется, они меняются.
Карла положила руки ладонями на колени, сосредоточилась на контакте ступней с полом, прислушалась к своему дыханию, как ее учили на сеансах психотерапии.
– Но она меняется в другом смысле. Она не растет, и вид у нее какой-то чудной. И волосы выпадают, и с кожей что-то не так.
Карла строго посмотрела на девушку:
– Уже два месяца? И вы только сейчас вдруг заметили?
– Это происходило медленно. Меня это встревожило.
– Странный момент вы выбрали, чтобы встревожиться. Я же с самого начала сказала – эта девочка не моя дочь, она совсем иначе выглядит, может быть, и чудно. Скажите, пожалуйста, чего вы от меня хотите?
Салли скрестила руки на груди:
– Чтобы вы на нее посмотрели.
– Нет.
– Тогда я сама ее вам принесу.
– Ну уж нет! Даже не думайте! Вызывайте врача, и точка.
– Вы не понимаете, о чем я вам говорю.
– Врача! – прошипела Карла.
Салли что-то сказала, Карла не расслышала что. Девушка резко повернулась и ушла, не закрыв за собой дверь, так что Карле пришлось встать и самой ее закрыть. Когда она вновь села за стол, то увидела, что страница перевернулась от сквозняка. Перед ней был графический лист с изображением женщины в белом балахоне, отбивающейся от обступивших ее безобразных существ, которые старались сбросить ее в сточный канал. Они пихали ее руками, прогоняли метлами. Чем эта женщина заслужила кончину в вонючих помоях? Должно быть, она была проституткой… Или станет ею. Карла стала вглядываться в страшные рожи. Бесы, призраки, старухи? Чем дольше она глядела, тем больше фигур, желающих скинуть женщину, проступало из тьмы. Они склабились, хохотали. Женщина же в полуобморочном состоянии заслонялась локтем, приложив одну руку ко лбу. Другая рука скрывалась у нее за спиной, в темноте. Она еще пыталась защищаться, а может быть, уже отказалась от сопротивления. Может быть, сзади ее держал кто-то из ухмыляющихся недругов. Посмотрев на рисунок еще некоторое время, Карла заметила, что рожи существ постепенно очеловечиваются, а лицо женщины превращается в маску.
Неужели она увидела в этой женщине себя? Что у них общего? О, очень просто: их обеих не должно быть. Не хромает ли сравнение? Несомненно, хромает. И все же эту картину Карла прочувствовала гораздо сильнее, чем «Гибель». Она оторвала взгляд от рисунка и прочитала название: «На помойку!»
Искусство в жизни Карлы всегда имело программное значение.
Берлин, Вена. Март 1979 года
Салли накрыла на стол в салоне. Умница Салли. На десять персон. Фредерик пересчитал: он с Карлой. Фредерик-младший и малышка Фелисита. Его родители, Салли, Петер и Мириам, бывшие свидетелями на его свадьбе. С Петером они вместе учились на одном курсе. Теперь Петер – главный дирижер в Граце, его жена-певица – сопрано того же оперного театра. Получается, один прибор лишний.
