– Рик, будь к нему снисходительнее. Он перенес тяжелую операцию на бедре. Ему так плохо!
Плохо, оттого что он болен? Или оттого, что не приехал меня поддержать? Скорее, первое. Я бросаю тряпку в раковину и поворачиваюсь к Кейт:
– Кого бы я сейчас хотела видеть, так это маму. Она бы нашла что сказать.
Кейт встает и обнимает меня:
– Представляю, как тебе ее не хватает. Ты так и не смогла смириться с маминой смертью, да?
Подавляю слезы. Когда мама утонула, мне было десять лет, а Кейт едва научилась ходить. Она только по моим рассказам знала ту добрую нежную женщину, которая любила слова, книги и всех пушистых существ. Кейти до сих пор не понимает, кого лишилась. И иногда я ей завидую.
– Я не хочу с этим мириться, – отвечаю я, качая головой.
– А теперь у тебя новая утрата, даже еще более тяжелая. Но, Рик, ты научишься жить дальше. Кристен бы этого хотела.
Я в упор смотрю на сестру, и слезы опять начинают щекотать мне горло.
– Как, Кейт? Как мать может жить дальше?! А?! – Я хватаю ее за плечи и сквозь стиснутые зубы прибавляю: – Говори! Мне очень хочется услышать!
Она привлекает меня к себе:
– Ох, дорогая! Если бы я только знала!
Я прижимаюсь к плечу сестры щекой и зажмуриваю глаза:
– Как бы я хотела быть на ее месте! Я бы с радостью умерла – и за нее, и за Энни.
– Знаю. Но для Энни ты должна сделать то, что гораздо труднее: продолжить жить.
Осень сменяется зимой. За окном то же, что в моем сердце: холод, пустота. Не пейзаж, а карандашный набросок на белом листе. Праздники меня едва не доконали. Рождество было мучением. Мы с Энни обменялись бессмысленными подарками и встретили новый год безо всякой радости или надежды.
Я делю для себя время на часовые отрезки и преодолеваю их по-разному: то меня наполняет ярость (тогда я съезжаю с дороги и изо всех сил бью по рулю), то одолевает удушливая тоска (приходится расстегивать воротник, чтобы не задохнуться). А в центре этого эмоционального водоворота – сосущая душу бездонная черная дыра стыда. Почему? Почему я не сдержала обещания, данного дочерям?
Февральское утро. Половина шестого. Сижу одна на темной кухне, потягивая кофе. Маленький белый квадратик на экране телефона напоминает мне о том, что сегодня последний день месяца. Каждое утро я начинаю одинаково: набираю номер Кристен и жду.
– Привет, это Кристен. Оставьте сообщение.
Закрыв глаза, я слушаю голос дочери. Потом робот говорит:
– Память автоответчика заполнена.
Но я все равно шепчу:
– Я люблю тебя. Прости, дорогая.
Снова набираю номер и снова слушаю. Я всегда буду класть на него деньги. Только бы не лишиться последней возможности слышать свою дочь.
Звонит домашний телефон, я вздрагиваю. На экранчике высвечивается имя сестры. Пытаюсь придать голосу немного бодрости:
– Привет, Кейти. Чего так рано встала?
– Решила перед работой испечь печенье для Молли и ее детей. Сегодня Джона возвращается домой из больницы.
– Ты молодец, – говорю я, живо представляя себе, как моя добрая сестра, не имеющая собственных детей и живущая на крошечном островке, встала ни свет ни заря и готовит на тесной кухоньке для моей старой подруги Молли Претцлафф. – Как у парня дела?
Год назад старшеклассник Джона, сын Молли, на тренировке по баскетболу повредил позвоночник. Все прошлое лето Энни и Кристен провели на острове Макино, где собирали деньги ему на лечение. А я? Я даже цветов в больницу прислать не удосужилась. Новый приступ стыда.
– Так себе. Ходить бедняга, похоже, не будет. Но руки заработали, и речь восстановилась. Уже что-то. Не представляю себе, как Молли управляется одна, пока муж служит в Катаре. По-моему, тяжелее всех приходится Саманте. Девочке всего семь лет. Ты ведь, когда сможешь, позвонишь Молли, поддержишь ее?
– Да, – говорю я, потирая виски.
Но на самом деле мне нечем утешить Молли. Нечего ей дать. Я сижу в глубокой темной расселине. Вижу свет наверху, слышу голоса, даже смех. Но туда, где я застряла, ничто не проникает.
– Извини, – говорит Кейти, – я не спросила, как ты сегодня себя чувствуешь.
Чаще всего я вру сестре. Мол, все хорошо: держусь, мне уже лучше. Но в самые тяжелые дни правда просачивается наружу:
– Неважно.
– Расскажи. Я с тобой.
– Зачем я нарушила обещание, которое дала Кристен? Если б я только могла вернуть тот крошечный отрезок времени, все сложилось бы иначе.
– Не надо, – мягко говорит Кейти, но я, облокотившись о стол, продолжаю:
– Я бы не убежала по своим делам, а сидела и болтала бы с ней. Я хоть сказала «спасибо» за завтрак? Кейт, я не помню. Надо было дать ей почувствовать, как я ценю ее желание меня порадовать и как ее люблю. Надо было послать работу подальше и самой везти девочек в Филадельфию. – Подпираю поникшую голову ладонью. – Если бы я только могла все обнулить…
Откуда-то издалека доносится:
– Обнуление бывает триста шестьдесят пять раз в году. Называется полночь.
У меня перехватывает дыхание. Резкий хриплый лай своего отца я узнаю где угодно и когда угодно. Даже вижу его лоб, пересеченный морщинами, и большой красный нос с сиреневыми прожилками. Как он смеет встревать? Он неделями мне не звонил, а когда звонил, его соболезнования звучали неуклюже и поверхностно.
– Вот спасибо! – говорю я громко, чтобы он меня услышал, и с очевидной иронией прибавляю: – Непременно запомню твои мудрые слова, Платон.
– Бетон? При чем тут бетон?
Нет, я не позволю ему меня бесить.
– Кейт, отключи громкую связь. Сейчас же.
– Отключаю. – Теперь голос сестры звучит четче: – Погоди. Я перейду в гостиную.
– Почему ты мне не сказала, что он слушает?
– Да успокойся ты. Он только что вошел. Взял печенье для Джоны. Занимается с ним, пока тот не может ходить в школу. Представляешь? Он ведь у нас математический гений!
Кейти усмехается, а я не могу заставить себя даже улыбнуться. Мне противно оттого, что мой отец, капитан вшивого туристического паромчика, приводит меня в такое состояние.
– Слушай, мне пора собираться на работу. Удачного дня. Я люблю тебя, Кейти, моя девочка.
– Спасибо. Я и папе передам, что ты его любишь.
– Не нужна ему моя любовь, – я качаю головой.
Кейт понижает голос:
– Рик, да ладно тебе. Он же не монстр. Он просто хотел сказать тебе, что каждый день нужно начинать жить заново. Не самый плохой совет.
– Да. Раз уж на то пошло, сегодняшний день я предпочла бы начать с душа.
