Мы с ним сильно отклонились от верного курса, и сейчас я бы охотно взяла обратно все жестокие слова, которые ему наговорила. Я наконец-то поняла: иногда, чтобы увидеть гладкую сторону камня, надо его перевернуть. Мне кажется, после стольких лет я наконец-то увидела отца с гладкой стороны. И себя тоже. Видишь ли, моя мать была душевнобольной. Папа потратил все деньги на попытки ее вылечить. Даже бросил работу и перевез нас всех на остров, который мама раньше любила, поближе к ее бабушке. Надеялся, что это поможет. Он делал все возможное для своих дочерей. Как и я для своих.
Слезы начинают щекотать мне горло.
Я бы очень хотела сказать ему, пока не поздно, что люблю его и ценю. Если бы только жизнь позволила мне все обнулить!
Нажимаю «отправить». Вскоре сигнал телефона выдергивает меня из полусна. Включив прикроватную лампу, читаю два простых предложения: «Обнуление бывает 365 раз в году. Называется полночь». По мне бегут мурашки. Именно эти слова отец сказал мне февральским утром, когда услышал наш разговор с Кейт по громкой связи. Так значит, «чудо» – это он и есть?
А как же виртуальный ай-пи-адрес? Мой папа не соображает в современной технике настолько хорошо, чтобы суметь скрыть свое местоположение. Зато соображает Джона, а они встречались каждый день. В один миг все кусочки мозаики встают на свои места. Цитаты папа брал из альбомчика Кейт. А «пропавшая дочь» (так он обозначил тему сообщений) – это я. Не Кристен, не Энни. Мой отец, как на чудо, надеялся на то, что я вернусь к жизни.
Зажимаю рот ладонью, и из моей груди вырывается стон. Отец меня любит. Слезы застилают мне глаза, когда я пишу:
Папа, это ты! Теперь я понимаю, зачем ты заманил меня на остров. Я должна была посмотреть в глаза той правде, от которой бегала почти всю жизнь. Ты видел, как я плакала на Сосновом мысе. Тебе удалось достичь цели, но мое прозрение оказалось слишком болезненным. Напуганный этим, ты рискнул всем, чтобы я вернулась на материк.
Ты спас меня, папа, причем во многих смыслах. Возможно, в наших отношениях навсегда останется неловкость. Но я люблю тебя. Надеюсь, ты это знаешь.
Убираю пальцы с клавиатуры. Мой отец, спору нет, тяжелый человек. Показывать свои эмоции он стесняется. Анонимные письма были для него единственным способом дать дочери совет, выразить свою любовь к ней и при этом не чувствовать себя неловко. Так стоит ли впрямую разоблачать его?
Я жму на клавишу удаления до тех пор, пока письмо полностью не стирается. Вместо прежнего текста я пишу ту фразу, которой ответила отцу несколько месяцев назад: «Спасибо. Непременно запомню твои мудрые слова, Платон».
Глава 54. Эрика
Суббота, утро. На небе вздулись тяжелые серые облака, готовые взорваться. Я собрала все нужное для крабовых котлеток – любимого блюда Кристен, которым я сегодня буду всех угощать. Ну а пока я сижу на заднем крылечке и пью кофе. Передо мной роскошная ваза орхидей от Уэса Девона. Энни болтает по телефону со своим другом Рори.
Но вот слышится шум подъезжающей машины, и я вскакиваю со стула. Да! Приехали Кейт и Макс! Сбегаю с крыльца и огибаю дом. Сестра выпрыгивает из автомобиля, мы несемся друг другу навстречу, обнимаемся и целуемся.
– Привет, сестренка!
– Вы только поглядите на нее! Рик, длинные волосы тебе очень идут! Ты выглядишь здоровее и моложе. До меня тебе далеко, конечно, зато ты стала похожа на себя прежнюю.
Хлопнув ее по плечу, я переключаю внимание на высокого молодого блондина с небрежно растрепанной шевелюрой. Одной рукой он обнимает Кейт, а другую протягивает мне:
– Привет, Рики. Я Макс.
– Приятно познакомиться.
Мне действительно приятно. Если он сделает мою сестру счастливой, я тоже буду счастлива, а если разобьет ей сердце, я незамедлительно явлюсь с двенадцатью двойными рулонами туалетной бумаги.
Вдруг у меня за спиной снова хлопает дверца машины. Я оборачиваюсь и вижу отца.
– Папа? – кричу я и прижимаю руку ко рту. – Ты приехал!
– Я подумал, Кристен была бы не против, если бы дед заявился на ее поминки.
– Она бы обрадовалась, – говорю я с улыбкой и, покачав головой, привлекаю к себе его неподатливое тело. – Я тоже рада.
Следующим приезжает Брайан. Он привез с собой подругу – тихую блондинку с милой улыбкой. Год назад я бы разозлилась. У нас ведь семейное мероприятие! Но мое представление о том, что такое семья, изменилось. Теперь я понимаю: каждый ищет утешение там, где может найти. Брайан – в обществе женщин, отец – в компании своих субботних собутыльников. А я в последние два года была погружена в работу, вместо того чтобы проводить время с семьей и друзьями, учиться прощать и жить с легким сердцем.
Дождь не начинается: ждет, когда мы закончим нашу церемонию. Встав в кружок на берегу, мы, семеро, делимся воспоминаниями о моей дочке. Рассказываем нелепые истории вроде того случая с байдаркой (Кристен чуть не заплыла прямо в водоворот, чтобы получше его разглядеть). Мы смеемся, и она словно бы оживает.
– Я по-прежнему не люблю говорить, что сестра умерла, – признается Энни. – Мне больше нравится представлять себе, будто сейчас два часа ночи и она, сонная, но довольная, укладывается в постель после вечеринки, которая длилась почти двадцать лет.
Я смеюсь сквозь слезы, и любовь к дочерям переполняет мое сердце. Мы бросаем горстки праха в воду залива. Когда наступает очередь моего отца, ветер подхватывает пепел и сдувает обратно на него.
– Я весь в Кристен, – шутит папа.
«Да, – думаю я. – Каждый из нас может так сказать. Кристен с нами. Навсегда». В заключение церемонии Брайан произносит короткую молитву: желает покоя ей и всем нам, просит, чтобы когда-нибудь мы встретились. Потом мы запускаем воздушных змеев, к хвостам которых привязаны маленькие послания для нашей девочки (каждый написал Кристен что-то свое). Глядя, как семь ярких пятен взмывают в небо, я впервые позволяю себе поверить: моя дочь там, где ей хорошо.
Начинает накрапывать. Брайан подходит, чтобы попрощаться.
– Оставайтесь на ужин, – говорю я ему и его спутнице.
– Да нет, нам правда пора ехать. Но за приглашение большое спасибо.
Промокая глаза, я иду под дождем к дому и вдруг замечаю, что рядом отец. Нет, он не заключает меня в нежные объятия. Он просто бросает мне свою куртку.
– Спасибо, – говорю я, накрывая голову. Наши ноги в унисон шуршат по мокрой траве. Где-то над заливом гремит гром. – Не верится, что прошел целый год и что я все это пережила.
– Твоя мама бы тобой гордилась.
Сейчас он оказался как никогда близок к тому, чтобы сказать: «Я тобой горжусь». Слезы наворачиваются мне на глаза. Я не смотрю на отца: хочу избавить его от неловкости. А может быть, себя. Не знаю.
– Без твоих цитат я бы не справилась, – говорю я дрогнувшим голосом. – Те письма меня спасли. Дали мне силу.
