Под звон дверного колокольчика выхожу из кафе. На губах горят недосказанные слова: «Я не могу притворяться, что люблю человека, который убил мою мать».
Глава 23. Энни
Сдвумя большими пакетами продуктов Энни поднимается по ступеням станции метро «Одеон». При каждом шаге она оборачивается и проверяет, не отстает ли Олив. Девочка отказывается дать руку или хотя бы просто идти рядом. А в те мгновения, когда Энни не смотрит назад, она смотрит вперед в надежде увидеть Кристен.
Метро переполнено людьми самых разных национальностей. К Энни возвращается вчерашняя тоска: ну как отыскать сестру в такой толпе? Она снова почувствовала себя девочкой, сидящей на полу перед раскрытой книжкой «Где Уолли сейчас?»
[7] «Не пытайся сосредоточиться на полосатой футболке», – советовала Кристен, которая всегда справлялась с заданием в считаные секунды. А у Энни только рябило в глазах от бесконечных полосок и помпонов. Вот и сейчас она чувствует себя так же: издалека каждая женщина с длинными светлыми волосами и в шарфе кажется копией Кристен. Пока не обернется.
Телефон сигнализирует о приходе эсэмэски, но у Энни заняты руки. Может, это Том? Хочет в очередной раз спросить, все ли с Олив в порядке и хорошо ли мисс Капризуля себя ведет. Когда поток людей выносит Энни на поверхность, она останавливается возле схемы метро и опускает пакеты на землю.
– Погоди, Олив, мне нужно прочитать сообщение.
Девочка изображает крайнее недовольство этой небольшой задержкой: ворча, она плюхается прямо на бетон. Это нормально или надо заставить ее встать? На ней темные джинсы, но на тротуаре может быть голубиный помет. Не заразилась бы девчонка птичьим гриппом!
Энни не перестает спрашивать себя, чем она думала, когда соглашалась на эту работу. Она ведь понятия не имеет, как обращаться с пятилетним ребенком. Тем более с такой нахалкой, которая на каждом шагу умудряется ее перехитрить. Еще два дня назад она надеялась завоевать Олив. Теперь просто мечтает о том, чтобы дотерпеть до августа, не задушив малявку.
Сейчас девочка пытается посадить муравья на брошенный кем-то билетик. Энни даже представить боится, сколько микробов переползло на ручонки ее подопечной, но решает не возражать: пускай себе сидит на бетоне. Ну вот ребенок и под контролем. Энни наконец-то заглядывает в телефон. Эсэмэска от тети Кейт: «Пожалуйста, позвони маме. В виде исключения. Твои письма сводят ее с ума. Люблю тебя, дорогая».
Энни охватывает тоска по дому, к которой примешано что-то еще – тревога. «Твои письма сводят ее с ума», – пишет тетя. Какие такие письма? Не успев все это обдумать, Энни набирает мамин номер. В последний раз. Больше ни одного звонка до самого августа!
– Олив, подожди минутку, – говорит она, не заботясь о том, слышит ее девочка или нет.
Мама отвечает сразу же:
– Энни, дорогая! Большое тебе спасибо, что позвонила! Я так беспокоилась! Милая, я очень сожалею о той нашей ссоре!
Горло Энни как будто кто-то сдавил. Проходит несколько секунд, прежде чем ей удается произнести:
– Я тоже.
– Мне тебя не хватает. Кстати, я все-таки приехала на Макино.
– Правда?
Энни быстро напоминает себе: мама предприняла эту поездку ради Кристен, а не ради нее.
– Нужно было предупредить меня о том, что ты едешь в Париж. Все в порядке?
– Да, все хорошо. Живу у американца, профессора, который проводит здесь академотпуск.
Энни могла бы и больше рассказать о своем работодателе, но побоялась, как бы маму не хватил удар, если она узнает, что дочь запала на мужчину за сорок. К тому же его дочка сидит тут же и, вполне вероятно, ловит каждое слово.
– Он классный. – Энни смотрит на Олив, которая уже перерыла одну из сумок и выудила оттуда упаковку жвачки, предназначавшуюся ей в награду по возвращении домой. – Правда, девочка – ужасная вредина, но с этим я разберусь.
Последние слова привлекают внимание Олив. Она вскидывает голову и скалит зубы. Энни улыбается ей и повторяет ее гримасу. Олив закатывает глаза и снова принимается за свою жвачку.
– Конечно разберешься, – отвечает мама. – Но, Энни, я должна знать: это ты посылаешь мне письма?
– Какие письма?
На другом конце провода тишина. Энни даже начинает думать, что связь прервалась.
– Ты действительно не знаешь? – спрашивает мама наконец.
– Не знаю чего?
– Энни, пожалуйста! Давай не будем играть! Мне нужна правда.
– Господи, мама, прекрати! Ты, вообще, о чем?!
Олив расширяет глаза:
– Это невежливо!
Энни прикладывает руку к груди и одними губами произносит: «Извини».
– Я получила два загадочных письма, – поясняет мама, вздохнув. – Отправитель называет себя «чудом». В каждом сообщении – цитата из ваших альбомчиков.
Энни слушает бабушкины афоризмы и хватается за сердце. Пульс учащается.
– Кристен, – говорит она вслух.
– Дорогая, – стонет мама, – я не хочу давать тебе ложную надежду.
– Она жива.
– Я надеялась встретиться с Уэсом Девоном, но он уже уехал с острова.
– Я успела с ним поговорить. Он ничего не знает. Кристен на острове нет. Это точно. – Помолчав, Энни прибавляет: – Она в Париже.
– Постой… Так вот зачем ты уехала? Думаешь, что Энни во Франции?
– Мама, я не просто думаю, я знаю. И собираюсь найти ее.
Мысленно Энни продолжает: «Тогда ты, может быть, простишь меня за то, что сначала я ее потеряла». Мама глубоко вздыхает:
– Я тоже прилечу и помогу тебе.
Энни закусывает губу. С одной стороны, ей очень нужна помощь, с другой – она, как сейчас, слышит слова Кристен, которые та сказала, когда они сидели рядышком на кровати: «Переставай держаться за мамину юбку. Пора повзрослеть». Сестра хочет, чтобы Энни нашла ее. Сама. Если поиски увенчаются успехом, Энни исправит ошибку, которую допустила в то утро, не уследив за Крисси. Позволив ей уехать одной.
– Ни в коем случае. Я тебе запрещаю. Серьезно. Я должна справиться самостоятельно. Пожалуйста, мама, доверяй мне.
– Я, по-твоему, должна сидеть тут и ждать?
– Именно. Мы не можем обе уехать из страны. Вдруг Кристен вернется? Ты нужна дома.
Мама не соглашается. Энни должна как-то убедить ее в том, что ехать в Париж ей нельзя. Но при этом не выдать тайну Крисси.
– Она… – запинается Энни, – она сейчас очень хрупкая. Я единственный человек, которому она доверяет. – Это жестокие слова. Даже у самой Энни сердце замирает оттого, как далеко она зашла. – Извини, мама.
