Бегом вернувшись в спальню, хватаю альбомчик с цитатами из прикроватной тумбочки и начинаю шелестеть страницами. Вот он, этот афоризм. Рядом приписано: «Отпускать? Это не про маму! У нее такая хватка, что костяшки пальцев белеют». Мое сердце пронзает боль. Да, я не могу отпустить дочь. Без нее я просто рухну.
«Кристен, милая, это ты?» – произношу я вслух и печатаю ответ на письмо: «Дорогая, возвращайся! Я так тебя люблю! Я постараюсь ослабить хватку. Обещаю».
За окном слышится какой-то шум. Оборачиваюсь: вдруг это Кристен бежит по тропинке, чтобы сказать мне, что она жива, что все это было шуткой? Но нет. Просто надломилась дубовая ветка.
Со стоном вцепляюсь себе в волосы. Брайан, Кейт, отец, детектив Бауэр – все, кроме Энни и меня, считают Кристен мертвой. Вдруг они правы? Вдруг Энни и есть это самое «чудо», как говорили мне сестра и бывший муж? Отправляю ответ и пересылаю письмо сыщику, вопреки всему надеясь, что он сможет установить место отправки.
Мое появление в кафе, где работает Кейт, сопровождается звоном старомодного колокольчика над дверью. Время завтрака уже позади, посетители разошлись. Только мистер Нэш, директор почтового отделения, разгадывает кроссворд за столиком. Пройдя по дощатому полу через весь зал, сажусь за барную стойку. На кирпичной стене висит доска, на которой мелом написаны названия коктейлей и цены – в несколько раз меньшие, чем на Манхэттене.
– Кейт? – зову я.
Сестра выходит из кухни, вытирая руки о фартук. Ее лицо перепачкано корицей.
– Только что поставила в духовку партию булочек. Найдется время выпить кофейку? – Смеясь, она прибавляет: – Конечно, время у тебя теперь есть.
Я должна бы сказать, что мне жаль, что ты не можешь уехать, но мне не жаль.
Я сразу перехожу к делу:
– У меня к тебе просьба. Свяжись, пожалуйста, с Энни и скажи ей, чтобы позвонила мне. Срочно.
Кейт пятится:
– Нет, я же говорила тебе, что не буду этого делать. Она должна почувствовать себя самостоятельной, получить новые впечатления. Отпусти ее.
– Отпустить? – хмурюсь я. – Мамин блокнот с цитатами по-прежнему у тебя, верно? Значит, эти письма присылаешь мне ты?
– Письма? Их уже несколько?
– Сегодня утром пришло новое: «Иногда жизнь требует, чтобы мы изо всех сил удерживали то, чем дорожим. Но чаще нам приходится отпускать любимых».
Кейт протягивает мне чашку кофе:
– Хороший совет. Энни выразила ту самую мысль, которую пытаюсь высказать я. Рик, освободи себя от сомнений, освободи себя от боли. Перестань искать Кристен и сосредоточься на Энни. Ты же знаешь, что ты по-прежнему мать.
– Как я могу сосредоточиться на Энни, если она не хочет со мной разговаривать?
– Сделай так, как она тебе советует: проанализируй свое прошлое и отпусти его.
– Но я должна с ней поговорить! Хотя бы раз.
Я услышу ее голос, удостоверюсь в том, что с ней все хорошо и что эти письма действительно шлет мне она. И тогда дам ей полную свободу.
– Ты по-прежнему думаешь, что сообщения могут быть от Кристен?
Я отворачиваюсь.
– Ладно, – говорит Кейт, берясь за телефон. – Но я напомню ей, чтобы держалась в рамках. А то вы плохо друг на друга влияете.
Я облегченно вздыхаю:
– Спасибо.
Мы с Кейт располагаемся за маленьким столиком у окна. Она придвигает еще один стул и кладет на него ноги, как будто сидит дома перед телевизором.
– Я думала, мы сегодня поужинаем у папы.
Меня начинает мутить.
– С папой я уже виделась, – говорю я, глядя в свою чашку. – Зашла к нему вчера. Не захотелось тебе рассказывать. – Прикрываю рукой дрожащий подбородок. – Отец меня ненавидит. Думаю, ты и сама замечаешь. Он даже не смотрит на меня.
– Потому что твои глаза всегда выражают разочарование.
Как и глаза Энни.
– Перестань его оправдывать. Я была готова остаться здесь, чтобы помогать растить тебя. Но у него к тому времени появилась Шила, и он сказал мне буквально следующее: «Убирайся отсюда к черту, пока я не дал тебе пинка под зад!» Да-да, Кейт, именно так!
Отворачиваюсь и так сильно прикусываю губу, что чувствую вкус крови. Нет, черт возьми, плакать я не буду! Кейт накрывает мою руку своей. Я встречаю ее взгляд: мягкий, полный любви. Она слабо улыбается:
– В день вашей ссоры с Энни ты сказала ей примерно то же самое, хотя и в другой формулировке.
– Нет! – восклицаю я, ощетинившись. – Я совсем не такая, как мой отец! Я люблю девочек и постоянно им это говорю!
– А делом доказываешь?
Открываю рот, но не могу произнести ни слова. Кейт продолжает:
– Я вот что хочу сказать: иногда, чтобы увидеть камень с гладкой стороны, надо его перевернуть. Постарайся не обращать внимания на острые края отцовского характера. Отпусти свою злобу.
– Я бы попробовала, если бы и он сделал усилие. Хотя бы малейшее. Но он ни разу не приехал ко мне в Нью-Йорк – ты это понимаешь? Ни разу не сказал, что гордится мной.
Кейт ставит чашку на стол и смотрит мне прямо в глаза:
– А ты сколько раз говорила, что им гордишься?
Взмахиваю рукой и поворачиваю голову к окну:
– Он мне отец, а не сын. К тому же чем тут гордиться? Тем, что он водит туристический паром и каждую субботу напивается?
Сестра откидывается на спинку стула и качает головой:
– Боже мой! Ты, похоже, действительно не можешь понять.
– Чего?
– Ты серьезно думаешь, что отцу нравится торчать на воде нулевой температуры? Или возить туристов туда-сюда под проливным дождем и возвращаться домой в полночь, промокшим и усталым, чтобы с утра опять взяться за эту неблагодарную работу? Рик, когда-то он был настоящим моряком. У него было положение, люди его уважали. Ты представляешь себе, какое это унижение для бывшего капитана огромного грузового судна – в дурацкой кепке на голове стоять у штурвала туристического парома?
– Ах, он, бедный! Но никто его не просил бросать прежнюю работу! Когда он неделями не появлялся дома, нам всем было только лучше! – Мои щеки горят от гнева, негодования и стыда. – Послушай, святая Катерина. Я не такая, как ты. Нимба надо мной нет.
С кухни доносится звуковой сигнал. Некоторое время мы с Кейт молча смотрим друг на друга. Потом она встает:
– Булочки испеклись. Или ты считаешь, что вместо них я должна была приготовить торт «Пища ангелов»?
Оставив без внимания ее попытку пошутить, я тоже поднимаюсь с места и случайно задеваю ногами стол. Чашка дребезжит о блюдце, как будто укоряет меня.
– Извини, Кейт, но я не могу притворяться… – Мой голос обрывается на середине фразы. – Я не могу притворяться, – повторяю я.
