Девочка срывает с нее одеяло:
– Папе пора на работу. Давай шлеп-шлеп!
– Чего давать?
– Вставай быстрее!
Энни пытается сосредоточиться, но в голове туман. Она берет с тумбочки телефон. Девять? Не может быть! Хотя нет, может: судя по солнечному свету, который льется в комнату через стеклянную дверь балкона, утро наступило уже давно. Но тело, к сожалению, еще в другом полушарии и считает, что сейчас три часа ночи.
– Вот дерьмо! – вскрикивает Энни и закрывает рот рукой. Вскочив, она хватает со спинки кровати халатик. – Извини, Олив. Ты так не говори. Это плохое слово.
Девочка хватает ее за руку и тащит к двери:
– Папе пора на работу! Ты весь день проспала!
Энни вздрагивает, увидев Тома, который, похоже, действительно собрался выходить. Стоит у окна в джинсах и блейзере, глядя на экран телефона. Кожаный портфель рядом, на стуле.
– Доброе утро, – улыбается он, обернувшись. – Выспались?
Энни готова провалиться со стыда. Заправив волосы за уши, она пялится на свои босые ноги.
– Э-э… Да. Обычно я так долго не сплю. Извините. Я…
– Со мной всегда так бывает после перелета. Либо просыпаюсь среди ночи, либо до обеда хожу как зомби.
Энни улыбается. И как он всегда подыскивает именно те слова, которые нужны в данный момент?
– Теперь вы можете спокойно идти на работу. Мы тут вдвоем со всем справимся.
Олив подбегает к отцу и обхватывает его колени:
– Возьми меня с собой, пожалуйста, папочка! Не хочу с ней оставаться!
Том высвобождается и садится перед Олив на корточки:
– Милая, когда ты так говоришь, Энни обидно.
Он бросает взгляд в сторону и улыбается, как бы извиняясь.
– Ну и что! Она не моя мама!
У Энни щемит сердце.
– Знаю, – говорит она. – И поэтому тебе грустно. Я понимаю, что ты чувствуешь. – Энни скрещивает пальцы за спиной, как делают, когда собираются соврать. Чтобы помочь Олив пережить потерю мамы, ей придется говорить о Кристен как о мертвой. – У меня тоже умер близкий человек. Сестра.
Том поворачивается и смотрит ей в глаза:
– Энни, я вам так сочувствую!
Олив упрямо складывает ручки на груди, как будто не желает ничего слышать.
– Да, это так, – говорит Энни и мысленно прибавляет: «Кристен, прости!»
Том встает:
– Я пойду, а вы поговорите. На столешнице карта, где я отметил места, которые вам, наверное, будет интересно посмотреть. Там же лежит кредитка. Если найдется время, вы могли бы зайти на рынок. Олив знает дорогу.
– Не оставляй меня с ней! – кричит девочка.
– Хватит, Олив. С Энни тебе будет весело.
– Не будет! – она плюхается на пол, разражаясь театральными рыданиями без слез.
Том открывает дверь:
– Мой номер вы знаете. Если что, звоните. Удачи.
Он целует Олив в макушку, кивает Энни и выходит.
– Вот дерьмо! – бормочет она себе под нос.
– Я все слышу! – говорит девочка и бежит в свою комнату.
Энни стучится в закрытую дверь:
– Солнышко…
– Уходи!
К счастью, замков на внутренних дверях нет. Энни входит в комнату и садится на пол рядом со своей подопечной:
– Хочешь секрет?
Олив, даже не взглянув на няню, продолжает играть волосами веснушчатой куклы.
– Моя сестра попала в аварию, как и твоя мама, – продолжает Энни и снова скрещивает пальцы, надеясь, что ее ложь окажется во благо. – Я понимаю, как ты себя чувствуешь: ты злишься, тебе грустно и одиноко.
Олив перестает играть:
– Ее машина разбилась?
– Нет. Поезд.
К глазам Энни подкатывают слезы, но ей удается, не расплакавшись, в самых общих чертах рассказать о катастрофе.
Олив впервые за все это время поднимает глаза:
– Твоей сестре было больно?
Энни слабо улыбается:
– Нет, нисколечко. Она ничего не почувствовала, как и твоя мама. Просто заснула и не проснулась.
– Ее забрали на небо?
Видимо, Том хочет, чтобы девочка в это верила.
– Да, Крисси сейчас среди ангелов. Вместе с нашей бабушкой.
Несколько секунд Олив размышляет, потом ее личико проясняется:
– А они там дружат? Твоя сестра и моя мама?
Энни гладит девочку по щеке:
– Конечно. Я уверена. И они очень рады, что мы теперь тоже подруги.
– А вот и нет! Мы не подруги! И они не дружат!
«Опять спряталась в свой панцирь, – думает Энни. – Придется запастись терпением».
Глава 22. Эрика
Впонедельник просыпаюсь оглушенная. На часах 7:43. Даже не помню, когда я в последний раз спала дольше шести. Накануне вечером я запаниковала, обнаружив, что у меня закончились таблетки. В ответ на мой вопрос, нет ли у нее снотворного, Кейт так вытаращила глаза, будто я попросила у нее цианистого калия.
– Рик, может быть, уже хватит пытаться заглушить боль? – произнесла она, подавая мне чашку дымящегося какао.
Глядя в зеленые глаза сестры, я думаю: она, вероятно, знает, о чем говорит. Кейт два года была замужем за Робертом Пирсоном, успешным чикагским ресторатором. Когда он решил, что ему пора стать отцом, она запрыгала от радости. Бросила пить противозачаточные, записалась к гинекологу. А через пять дней отменила запись: той «деткой», которая была нужна Робу, оказалась Стефани Бриггс – жизнерадостная двадцатилетняя барменша из его ресторана «У Леопольда». Через шесть месяцев у них родился малыш, назвали Робби. Кейт если и страдала, то виду не показывала. Развод прошел тихо. Она даже подарила Стефани и Робу красивую лошадку-качалку для мальчика.
Отказавшись от должности управляющей «Вудмонта» (самого преуспевающего из ресторанов бывшего мужа), восемь лет назад Кейт вернулась на остров. С тех пор у нее было еще два неудачных романа, а позапрошлым летом она встретила Макса Олсена. Делает вид, что у нее все хорошо, но я не очень-то верю.
Взяв кофе и подогрев в микроволновке булочку с корицей, иду в гостиную. За окном по-прежнему тепло. Видно, как из земли пробиваются ростки крокусов. Рядом со мной сворачивается в клубок кошка Люси. Почесывая ее за ушком, включаю ноутбук и ахаю: новое письмо от «чуда». Тема та же – «Пропавшая дочь». Дрожащим пальцем открываю сообщение: «Иногда жизнь требует, чтобы мы изо всех сил удерживали то, чем дорожим. Но чаще нам приходится отпускать любимых».
Записку с такими словами мама положила мне в портфель в тот день, когда ветеринар усыпил нашего кокер-спаниеля Джози. А я написала это в книжечке Энни после того, как она перешла в новую школу на Манхэттене, расставшись со старыми бруклинскими друзьями.
