Наташа нарушает их угрюмое молчание:
– Итак, сколько вопросов у нас еще осталось?
Он достает телефон.
– Два. И нам еще нужно в течение четырех минут смотреть друг другу в глаза.
– Можем смотреть в глаза, а можем просто целоваться.
Водитель, Мигель, прерывает их диалог, глянув в зеркало заднего вида:
– Ребят, вы ведь в курсе, что я вас слышу? И вижу тоже. – Он издает скабрезный смешок. – А то некоторые садятся в машину и делают вид, будто я глух и слеп, но это не так. Просто чтобы вы знали.
Он снова смеется, и Наташа с Даниэлем невольно тоже начинают хохотать.
Но смех угасает, они возвращаются в реальность. Даниэль обхватывает руками лицо Наташи, и они нежно целуют друг друга. Между ними по-прежнему химия. Оба слишком разгорячены, не знают, куда деть руки, которые, похоже, созданы лишь для того, чтобы они могли прикасаться друг к другу.
Мигель не произносит ни слова. Ему когда-то разбивали сердце. Он видит эту боль.
Даниэль заговаривает первым:
– Вопрос тридцать четыре. Что бы ты спасла из огня?
Наташа задумывается. У нее такое чувство, словно весь ее мир сейчас горит. И то единственное, что ей хочется спасти, она спасти не может.
Даниэлю она говорит:
– У меня пока ничего и нет, но я что-нибудь придумаю.
– Хороший ответ, – отвечает он. – У меня все просто. Мой блокнот.
Он прикасается к карману пиджака, чтобы удостовериться, что блокнот на месте.
– Последний вопрос, – объявляет он. – Смерть кого из членов твоей семьи ты восприняла бы тяжелее всего и почему?
– Папину.
– Почему? – спрашивает он.
– Потому что для него еще не все кончено. А ты чью?
– Твою, – отвечает он.
– Я же не твоя семья.
– Нет, моя, – упрямится он, вспоминая рассказ Наташи о множественности миров. В какой-то другой вселенной они женаты, там у них, может быть, двое детей, а может, ни одного. – Тебе не нужно ничего мне говорить. Я просто хочу, чтобы ты знала.
Есть слова, которые Наташа должна ему сказать, но она не знает, где их взять, не знает, с чего начать. Вероятно, поэтому Даниэль и хочет быть поэтом – чтобы находить правильные слова.
– Я люблю тебя, Даниэль, – наконец произносит она.
– Похоже, вопросы все же сделали свое дело, – ухмыляется он.
Она улыбается в ответ:
– Ура, наука.
Проходит мгновение.
– Я знаю, – говорит Даниэль. – Я уже это знаю.
Четыре минуты
История любви
ДАНИЭЛЬ СТАВИТ ТАЙМЕР в телефоне на четыре минуты и берет ее ладони в свои. Нужно ли им держаться за руки во время этого эксперимента? Он точно не знает. Согласно исследованию, это последний шаг, который нужен, чтобы влюбиться друг в друга.
А что будет, если вы уже влюблены?
Сначала они чувствуют себя довольно глупо. Наташу так и подмывает сказать, какая это дурацкая затея. На их лицах появляются беспомощные, почти смущенные улыбки. Наташа отводит взгляд, но Даниэль сжимает ее руки: «Останься со мной».
Ко второй минуте они уже не так напряжены. Улыбки исчезают, и они пытаются запечатлеть в памяти лица друг друга. Наташа вспоминает биологию: все, что ей известно о глазах, о том, как они устроены. Оптическое изображение его лица отправляется на ее сетчатку. Там – преобразуется в электронный сигнал. По зрительному нерву сигнал передается в зрительную зону коры головного мозга. Теперь она знает, что навсегда запомнит его лицо вот таким. Она будет помнить, когда именно ей стали нравиться светло-карие глаза.
Даниэль пытается подобрать слова, чтобы описать ее глаза. Они светлые и темные одновременно. Словно кто-то накрыл плотной темной тканью яркую звезду.
На третьей минуте Наташа заново проживает день и все моменты, которые привели их сюда. Видит здание Службы гражданства и иммиграции, странную женщину-охранника. Вспоминает доброту Лестера Барнса, ворующих Роба и Келли, встречу с Даниэлем.
То, как он спас ей жизнь.
Знакомство с его отцом и братом.
Норэбан, поцелуи, музей, крышу, снова поцелуи.
Лицо Даниэля, когда он сообщил ей, что она не сможет остаться, слезы раскаяния на папином лице.
И этот момент сейчас, в такси.
Даниэль думает не о прошлом, а о будущем. Есть ли что-то, что могло бы снова привести их друг к другу?
На последней минуте боль пронизывает их до самых костей. Поглощает, овладевает тканями, мышцами, кровью и каждой клеткой тела.
В телефоне жужжит таймер. Они шепотом дают друг другу обещания, зная, что вряд ли смогут их исполнить, – звонить, писать и даже летать международными рейсами, и к черту расходы.
– Быть не может, что у нас есть только этот день.
Даниэль произносит это раз, потом второй.
Наташа не высказывает того, о чем думает. Что суждено быть вместе не обязательно означает навсегда.
Они целуются, потом еще раз. И наконец-то кое-что осознают. День – величина переменная. Из начальной точки никогда не увидишь его исхода.
И еще они чувствуют: любовь всегда все меняет.
Для того она и существует.
Наташа
МАМА ДЕРЖИТ МЕНЯ за руку, а я смотрю в окно.
«Все будет в порядке, Таша», – говорит она. Мы обе понимаем, что это скорее надежда, чем обещание, но спасибо и на том.
Самолет взлетает. Мир, который я знала, исчезает внизу. Огни города уменьшаются до размера булавочных головок, потом становятся похожи на земные звезды. Одна из этих звезд – Даниэль.
Я напоминаю себе, что звезды – не только то, что можно красиво воспеть в стихах.
Если понадобится, они укажут тебе путь.
Даниэль
У МЕНЯ ЗВОНИТ ТЕЛЕФОН. Это родители – они звонили уже миллион раз. Когда вернусь, не миновать бури. Ну и ладно.
Через год меня здесь не будет. Я еще не знаю, где окажусь, но точно не останусь. Не уверен, что хочу учиться в университете. По крайней мере, не в Йельском. По крайней мере, пока.
Совершаю ли я ошибку? Возможно. Но это мое право.
Я смотрю в небо и представляю самолет, на котором улетела Наташа.
В нью-йоркском небе слишком много света. Из-за этого нам не видно звезд, спутников, астероидов. Порой, поднимая глаза, мы не можем разглядеть вообще ничего.
Но на самом деле почти все в ночном небе излучает свет. Даже если мы его не видим, он есть.
