Я вспоминаю вид с крыши. Тогда я представляла город в процессе застройки. Теперь же я мысленно переношусь в апокалиптическое будущее. Свет меркнет, стекла выпадают, и остаются лишь металлические остовы зданий. В конечном итоге и те покрываются ржавчиной и крошатся. Дороги зарастают травой, по которой бегают звери. Город прекрасен и мертв.
Мы снова спускаемся в тоннель. Я точно знаю, что всегда буду сравнивать очертания других городов с очертаниями Нью-Йорка. Так же как всегда буду сравнивать других парней с Даниэлем.
Даниэль
– А ТЕБЕ КОГДА было неловко? – спрашивает она после того, как мост исчезает из виду.
– Шутишь? Ты и сама знаешь. Когда мой папа советовал тебе сменить прическу, а брат отпускал шуточки про маленький пенис.
– Это было жестко, – смеется она.
– Даже если я проживу тысячу жизней, это все равно останется самым неловким эпизодом за всю историю.
– Ну, не знаю. Твой папа и Чарли наверняка на этом не остановятся.
Я со стоном потираю шею.
– Нам всем при рождении должны вручать какую-нибудь «карточку второго шанса». Чтобы в шестнадцать ты мог выбрать – остаться со своей нынешней семьей или начать жизнь заново с другой.
Она сжимает мою руку.
– А можно будет выбрать какую-то конкретную новую семью?
– Нет. Здесь ты рискуешь.
– Значит, однажды ты просто появляешься на пороге чужого дома?
– Я еще не проработал детали, – говорю я. – Возможно, приняв решение, родишься заново, в новой семье?
– А твоя прежняя семья будет считать тебя умершим?
– Да.
– Но это так жестоко…
– Ладно, ладно. Может, они просто забудут, что ты существовал. Так или иначе, я не думаю, что многие решатся на такой обмен.
Она качает головой:
– Думаю, желающих будет достаточно. На свете немало плохих семей.
– А ты бы захотела? – спрашиваю я.
Она некоторое время задумчиво молчит, и я слушаю ритмичный стук колес по рельсам. Никогда еще не мечтал, чтобы поезд ехал помедленнее.
– Я могла бы отдать этот «второй шанс» кому-то, кому он правда нужен? – спрашивает она. Я знаю, она думает о своем отце.
Я целую ее волосы.
– Как насчет тебя? Ты бы остался в своей семье? – спрашивает она.
– А я бы вышвырнул вместо себя Чарли.
Она смеется:
– Может, не такая уж и хорошая идея. Представляешь, что было бы, если бы все имели право влезать в чужую жизнь? Хаос.
В том-то и проблема. Все уже это делают.
Наташа
ТАК СТРАННО ОКАЗАТЬСЯ в своем районе вместе с Даниэлем. Я смотрю на все вокруг его глазами. После довольно престижного Среднего Манхэттена моя часть Бруклина кажется бедной. По дороге, которой я обычно хожу домой и которая тянется через шесть кварталов, нам встречается множество одинаковых магазинов. Здесь есть ямайские ресторанчики, где подают вяленое мясо, китайские рестораны с пуленепробиваемыми стеклами, алкогольные магазины с пуленепробиваемыми стеклами, дисконты одежды и салоны красоты. В каждом квартале найдется по меньшей мере один продуктовый, окна которого залеплены рекламой пива и сигарет. В каждом квартале есть как минимум один пункт обналичивания чеков. Магазины теснят друг друга.
Я рада, что в темноте Даниэль не видит, как все здесь запущено. И мне тут же становится стыдно за эту мысль.
Он берет меня за руку, и несколько минут мы идем молча. Я ощущаю устремленные на нас любопытные взгляды. Мне приходит в голову, что это могло бы стать для нас привычным делом.
– На нас пялятся, – говорю я.
– Это потому, что ты такая красивая, – отвечает он и глазом не моргнув.
– Так, значит, ты заметил? – не унимаюсь я.
– Конечно, заметил.
Я останавливаюсь перед открытой дверью прачечной самообслуживания, из которой падает свет. Нас окружает запах моющих средств.
– Ты знаешь, почему они пялятся, да?
– Либо потому, что я не черный, либо потому, что ты не кореянка.
Лицо Даниэля скрыто в тени, но по его голосу я слышу, что он улыбается.
– Я серьезно, – говорю я досадливо. – Тебя это разве не напрягает?
Я не знаю, зачем допытываюсь. Может, мне нужны доказательства того, что, если бы у нас был шанс остаться вместе, мы бы выдержали груз этих взглядов.
Он берет меня за руки, и теперь мы стоим лицом к лицу.
– Может, и напрягает, но не особо. Как жужжащая муха, понимаешь? Раздражает, но опасности для жизни не несет.
– Но почему они пялятся? – Мне необходимо услышать ответ.
Он притягивает меня к себе и обнимает.
– Я понимаю, что для тебя это важно, и мне правда хочется дать тебе какое-то объяснение. Но, честно говоря, мне все равно, почему они это делают. Может, я наивен, но мне плевать на мнение окружающих. Мне плевать, если мы кажемся им чем-то экзотическим. Меня не волнует всякая политика. Что скажут твои родители, что скажут мои. Что меня действительно волнует – это ты. И я уверен: любви достаточно, чтобы преодолеть всю эту чушь. Это все правда чушь. Заламывание рук. Все эти разговоры о столкновении культур, о сохранении культур и о том, что станет с детьми. Все это стопроцентный бред, бред чистой воды, и я просто отказываюсь насчет этого париться.
Я улыбаюсь, уткнувшись ему в грудь. Мой хвостатый поэт. Не думала, что желание «не париться» можно превратить в настоящий бунт.
Мы сворачиваем с главной дороги на улицу, где больше жилых домов. Я по-прежнему пытаюсь смотреть на все глазами Даниэля. Мы проходим мимо рядов жмущихся друг к другу дощатых домиков. Они маленькие и довольно старые, но красочные и ухоженные.
Их крылечки, как мне кажется, все больше обрастают безделушками и подвесными горшками с растениями.
Было время, когда моя мама отчаянно хотела жить в таком доме. В этом году, еще до того, как заварилась вся каша, она даже устроила нам с Питером экскурсию по одному из таких домов, где никто не жил. Там было три спальни и просторная кухня. Даже имелся подвал, который, по ее прикидкам, можно было бы сдавать в субаренду в качестве дополнительного источника дохода. Питер сделал вид, что ему не понравился этот дом, – ради мамы, ведь он обожает ее и понимает, что мы никогда не сможем себе такое позволить. Он начал ко всему придираться.
– Задний двор слишком мал, и растения там завяли, – сказал он тогда. Он не отпускал ее от себя ни на секунду, и, когда мы вышли из того дома, она даже не погрустнела.
Мы проходим еще квартал с похожими домами, а потом вид снова меняется. Теперь мы в окружении преимущественно кирпичных многоквартирных зданий. Здесь в основном жилье внаем.
