После того, как ми закончим. Я и забыл, что пришел сюда поговорить о своем поступлении в Йель.
– Вы что, просто скажете ей обо всем по телефону?
– А что, важно, как именно она это услышит? – хмурится он.
– Разумеется, важно.
Я не хочу, чтобы она услышала худшую новость в своей жизни по телефону – от человека, которого едва знает.
– Я сам это сделаю. Я скажу ей.
Он качает головой:
– Я не могу позволить вам это сделать. Это моя работа.
Молчу, не зная, что делать. Разбитая губа пульсирует. Ребра – там, куда меня ударил Чарли, – болят. Сердце – там, где Наташа, – рвется на части.
– Мне жаль, парень.
– Что, если она не сядет на самолет? Что, если она просто останется?
Я в отчаянии. Нарушение закона кажется небольшой ценой за возможность быть вместе. И снова он качает головой:
– Не советую. Ни как адвокат, ни просто, по-человечески.
Я должен найти ее и рассказать первым. Я не хочу, чтобы она была одна, когда услышит эту новость.
Я выхожу из его кабинета в пустую приемную. Ассистентка не вернулась.
Он идет за мной.
– На этом все? Не будем продолжать собеседование?
Я не останавливаюсь.
– Вы сами все сказали. Мне плевать на Йель. Он касается моей руки. Приходится повернуться и посмотреть ему в лицо.
– Послушай, я говорил, что глупости нужно совершать сейчас, пока ты еще подросток, но Йель – крупный козырь. Учеба в этом университете откроет перед тобой множество дверей. Так было и в моем случае.
Возможно, он прав. Возможно, я поступаю недальновидно.
Я обвожу взглядом его офис. Интересно, сколько еще продлится ремонт? Сколько времени пройдет, прежде чем он наймет новую помощницу? Дергаю подбородком в сторону ее стола:
– Вы сделали то, что должны были, и явно не рады.
Он снова потирает пластырь над глазом и не смотрит на ее стол. Он устал, но эту усталость не вылечить сном. Я говорю ему:
– Если я не уйду сейчас, то буду всю жизнь об этом сожалеть.
– Нам нужно всего полчаса. Что они изменят?
Я и впрямь должен объяснять ему, что каждая секунда важна? Что Вселенная возникла в один миг?
– Время имеет значение, мистер Фицджеральд, – говорю я.
Наконец он отворачивается и смотрит на пустой стол.
– Но вы это и так знаете, – говорю я.
Джереми Фицджеральд
Сказка, часть 2
ДЖЕРЕМИ ФИЦДЖЕРАЛЬД НЕ ГОВОРИТ Даниэлю правду. Он не помешал депортации Наташи, потому что не явился на назначенную встречу с судьей, который мог отменить добровольную высылку. Он не явился потому, что влюблен в Ханну Уинтер и вместо того, чтобы увидеться с судьей, был в отеле, с ней.
Оставшись в одиночестве в недостроенном офисе, Джереми будет всю следующую неделю думать о Даниэле Бэ. Будет возвращаться мыслями к тому, что Даниэль сказал насчет времени. Будет с необычайной ясностью вспоминать разбитую губу Даниэля и его запачканную кровью рубашку. Он поймет, что ничто не сравнится с пустотой, отразившейся на лице Даниэля, когда он узнал про Наташу. Словно кто-то вложил ему в руку гранату и взорвал всю его жизнь.
В следующем месяце Джереми скажет жене, что больше ее не любит. Что для нее и детей будет лучше, если он уйдет. Он позвонит Ханне Уинтер, и даст ей обещания, и сдержит их все.
Его сын так и не остепенится, не женится, не заведет детей и не простит отцу это предательство. Его дочь женится на своей первой подруге, Мари. Большую часть этого брака она будет предвосхищать его конец, а потом сама же его и спровоцирует.
Никто после Мари не будет так ее любить. И хотя она еще дважды вступит в брак, она никогда не полюбит кого-то столь же сильно, как любила свою Мари.
Дети Джереми и Ханны, повзрослев, будут любить других просто и бесхитростно – как любят люди, которые знают, откуда берется любовь, и не боятся ее потерять.
Все это не означает, что Джереми Фицджеральд поступил правильно или, наоборот, неправильно. Все это значит лишь одно: любовь меняет все.
Ханна Уинтер
Сказка, часть 2
И ЖИЛИ ОНИ ДОЛГО и счастливо.
Наташа
ТЕПЕРЬ, КОГДА СОЛНЦЕ село, на улице похолодало. Чувствуется, что зима уже не за горами. Скоро мне придется достать свое объемное черное пальто и сапоги.
Я запахиваю куртку и подумываю о том, чтобы зайти в лобби – там тепло. Я уже на полпути туда, когда Даниэль проходит через раздвижные двери.
Он замечает меня, и я жду, что он улыбнется, но его лицо мрачнее тучи. Неужели это собеседование прошло настолько плохо?
– Что случилось? – спрашиваю я, приблизившись к нему. Я воображаю самое худшее, например, что он подрался с тем, кто его собеседовал, и теперь ему вообще запрещено подавать заявления в какой-либо университет. Его будущее уничтожено.
Он обхватывает мое лицо ладонью и говорит:
– Я правда люблю тебя.
Он не шутит. Это не имеет никакого отношения к нашему глупому спору. Он говорит это так, как говорят умирающему или тому, кого не надеются увидеть снова.
– Даниэль, что случилось? – Я отвожу его руку от лица, но не выпускаю ее.
– Я люблю тебя, – повторяет он, поднося к моему лицу другую ладонь. – Мне все равно, скажешь ты мне эти слова или нет. Я просто хочу, чтобы ты знала.
У меня звонит телефон. Это из офиса адвоката.
– Не отвечай, – говорит он.
Ну разумеется, я отвечу.
Он касается моей руки, чтобы остановить меня.
– Прошу, не надо.
Теперь я встревожена. Отключаю звук.
– Что там с тобой произошло?
Он крепко зажмуривается. Когда он снова открывает глаза, я вижу, что в них стоят слезы.
– Ты не сможешь остаться, – произносит он.
Сначала я не понимаю, к чему он это говорит.
– Почему? Офисы уже закрываются? – Я оглядываюсь в поисках охранников, которые попросят нас покинуть здание.
Слезы катятся по его щекам. Внезапно у меня появляется отчетливая, непрошеная догадка. Я отнимаю у него свою руку.
– Как звали того, кто тебя собеседовал? – спрашиваю шепотом.
Теперь он кивает:
– Это был твой адвокат.
– Фицджеральд?
– Да.
Я достаю телефон и снова смотрю на высветившийся номер, по-прежнему отказываясь понимать то, о чем мне хочет сообщить Даниэль.
