– Не будем преувеличивать. Мне семнадцать, и она моя мама.
– Папа?
Палец вниз.
– Очень плохо? – спрашиваю я.
– Очень, очень, очень плохо.
Наташа
– ТРУДНО ЛЮБИТЬ кого-то, кто не любит тебя, – говорю я Даниэлю.
Он открывает рот, чтобы ответить, но не говорит. Хочет сказать, что мой отец, разумеется, любит меня. Что все родители любят своих детей. Но это неправда. Ничто не является универсальной истиной. Большинство родителей любят своих детей. Моя мать любит меня, это правда. Есть еще одна правда: мой отец сожалеет о моем появлении на свет.
С чего я это взяла? Он сам так сказал.
Сэмюэль Кингсли
История сожаления, часть 2
СЭМЮЭЛЬ КИНГСЛИ БЫЛ УВЕРЕН, что ему суждено стать знаменитым. Бог, конечно же, не одарил бы его таким большим талантом, не дав возможности его проявить. Потом он встретил Патрицию. Бог, конечно же, не дал бы ему прекрасную жену и детей, если бы Сэмюэль не мог обеспечить их всем необходимым.
Он помнит тот момент, когда познакомился с Патрицией. Это было в Монтего-Бей. Шел дождь, настоящий тропический ливень. Такие обычно начинаются так же внезапно, как и кончаются. Сэмюэль забежал в магазин одежды, чтобы не промокнуть насквозь перед прослушиванием.
Патриция была менеджером в этом магазине. Когда Самюэль впервые увидел ее, она выглядела очень деловой. У нее были короткие вьющиеся волосы, самые очаровательные глаза, которые он когда-либо видел, и робкий взгляд. Его всегда привлекали стеснительные девушки – присущая им сдержанность и тайна. Он цитировал ей Боба Марли и Роберта Фроста. Он пел ей песни. Патриция не устояла перед его чарами. В тот день он опоздал на свое прослушивание, но ему было все равно. Он не мог наглядеться в эти глубокие глаза.
Но интуиция подсказывала ему, что от этой женщины нужно держаться подальше. Перед ним в ту минуту словно оказались две дороги. Если бы он выбрал ту, ради которой пришлось бы выйти из магазина и оставить Патрицию, все бы в его жизни сложилось совсем иначе.
Даниэль
– КОРЕЙСКАЯ ЕДА? Лучшая еда. Здоровая. Тебе полезно, – говорю я Наташе, пародируя свою мать. Она твердит это всякий раз, когда мы идем ужинать в какой-нибудь ресторан. Чарли всегда предлагает пойти в американский, но мама с папой вечно отводят нас в корейский, хотя мы и так каждый день едим дома корейскую еду. Впрочем, я согласен с мамой. Корейская еда? Лучшая еда.
У Наташи осталось не так много времени до назначенной ей встречи, и я начинаю сомневаться в том, что успею влюбить ее в себя за ближайшие пару часов. По крайней мере, я должен сделать так, чтобы завтра ей захотелось увидеться со мной снова.
Мы заходим в мой любимый ресторан, и официанты приветствуют нас: «Annyeonghaseyo!
[15]»
Я люблю это место. Рагу из морепродуктов готовят здесь такое же вкусно, как мама. В этом ресторане довольно простенькая обстановка: небольшие деревянные столики в центре зала, а по периметру – кабинки. Сейчас здесь не много народу, так что нам удается занять кабинку.
Наташа просит меня выбрать блюда.
– Я буду есть то, что ты порекомендуешь, – говорит она.
Я нажимаю на кнопку, прикрепленную к столу, – официантка появляется через секунду. Я заказываю два супа с морепродуктами – сундубу, кальби – говяжьи ребрышки и па чжон – блинчики с зеленым луком.
– Там что, звонок? – спрашивает Наташа, когда официантка удаляется.
– Классно, правда? Корейцы – прагматичный народ, – говорю я, шутя лишь отчасти. – Никакой тебе загадки: «Когда появится мой официант?», «Когда мне принесут счет?»
– А в американских ресторанах об этом знают? Мы должны им рассказать. Такие звонки должны быть везде.
Я смеюсь и соглашаюсь с ней.
– Нет, я передумала. Представь только, что какой-нибудь придурок будет нажимать на эту кнопку, только чтобы попросить у официанта кетчуп?
Панчхан, бесплатные закуски, приносят сразу же. Я готовлюсь объяснить ей, что она будет сейчас есть. Однажды один мой знакомый, когда мы сидели здесь, пошутил: «Из чего это приготовлено? Из собаки?» Я почувствовал себя дерьмово, но все равно смеялся. В таких ситуациях мне хочется иметь Право отмотать все назад. Вопреки моим ожиданиям Наташа не задает вопросов. Официантка приносит нам палочки.
– О, принесите мне вилку, пожалуйста, – просит Наташа.
Официантка смотрит на нее с неодобрением и, повернувшись ко мне, говорит:
– Научи девушку пользоваться палочками.
С этими словами она удаляется, а Наташа спрашивает удивленно:
– Она что, не принесет мне вилку?
Я смеюсь и, качая головой, восклицаю:
– Какого черта?
– Похоже, тебе придется научить меня пользоваться палочками.
– Забей на нее, – говорю я. – Некоторые не любят, когда нарушают традиции.
Наташа пожимает плечами:
– Во всех культурах так. Американцы, французы, ямайцы, корейцы – все считают, что их традиции лучшие.
– Может, мы, корейцы, на самом деле правы, – говорю я с улыбкой.
Официантка ставит перед нами суп и два сырых яйца. Затем швыряет в центр стола завернутые в салфетку ложки.
– Как это называется? – спрашивает Наташа, когда официантка уходит.
– Сундубу, – отвечаю я.
Она смотрит, как я разбиваю яйцо в суп и топлю его под кубиками дымящегося тофу, креветками и моллюсками, чтобы оно сварилось. Она делает то же самое и даже не интересуется, не опасно ли есть сырое яйцо.
– Вкусно, – говорит она, съев ложку супа и качая головой от удовольствия. – Почему ты считаешь себя корейцем? – спрашивает она, съев еще несколько ложек. – Разве ты не здесь родился?
– Это не важно. Меня всегда спрашивают, где я родился. Я обычно говорю, что здесь, но потом меня спрашивают, откуда я на самом деле, и тогда я отвечаю, что из Кореи. Иногда говорю, что из Северной Кореи, и добавляю, что мы с родителями бежали из подводной тюрьмы, полной пираний, где Ким Чен Ын держал нас в заточении.
Она не улыбается, как я ожидал. Только спрашивает, зачем я так говорю.
– Потому что не имеет значения, что я скажу. Люди смотрят на меня и верят в то, во что им хочется верить.
– Печально, – отвечает она, подхватывая и отправляя в рот немного острых квашеных овощей – кимчхи.
Я мог бы целый день наблюдать за тем, как она ест.
– Я привык. Мои родители считают, что я не совсем кореец. Все остальные считают, что я не вполне американец.
