* * *
Ветер донес далекий волчий вой. Одинокий голос плыл, отражаясь от холмов, которыми заканчивалась степь. Колонна ехала целый день. Далеко позади остался голубой горный кряж, напоминавший Хане о родной горе Халла. Небо окрасилось в закатные цвета, оранжевые отсветы играли на облаках. Хана смотрела на угасающий свет, будто выжигая в памяти красоту этих сверкающих завитков. Тьма населена ужасами. Мать постоянно твердила, что после заката нырять нельзя. В этот час просыпаются порождения черных глубин.
– С ночью приходят ужасы бездны, они ищут свет, – сказала она Хане как-то вечером, когда они плыли к берегу.
Это был самый долгий заплыв на памяти Ханы. Солнце уже садилось, но ей не хотелось выходить на берег. Она нашла всего пару раковин.
– Чжин Сук вчера добыла четыре. Я не могу вернуться с двумя, она же на год младше.
– Чепуха! Радуйся, что нашла две. Солнце заходит, день кончился.
Мать продолжала плыть к берегу. Хана послушно следовала за ней, но упорно канючила:
– Ну еще немножко, а? Я точно знаю, что найду еще две! У старого якоря, где густые водоросли. Наверняка там есть!
У берега мать сняла маску и заглянула дочери в глаза. Хана мигом умолкла.
– Ты не обрадуешься, когда тебя схватят эти ночные твари.
Хана не сомневалась, что мать дразнит ее, выдумывает – только бы вытащить ее из воды.
– Не беспокойся за меня. Они и не заметят, я не свечусь, а они тянутся к свету, – ответила она.
– Еще как светишься, – вскинула брови мать.
– Я? Каким местом?
– Кожей.
Хана скептически скривилась, но мать продолжила:
– Белая, как молоко, светлая, как пух на гусиной грудке. Самый яркий маяк в темнейшем море. – И она дотронулась до ее щеки.
Хана взглянула на свои руки. Не очень-то и белые. Наоборот – дотемна загорелые.
– Это Эмико белая, а я уже коричневая. – Хана показала на сестру, которая ждала их у ведер.
– Я отгоняла птиц. Они сегодня такие голодные! – От усердия у малышки разрумянились щеки, волосы прилипли ко лбу взопревшими завитками. – Смотри, одна меня в руку клюнула. – На руке была небольшая царапина.
– Которая? – спросила Хана, мгновенно забыв про раковины. Сестру обидела какая-то наглая чайка! Надо ее проучить, чтобы было неповадно другим.
– Вон та, с серыми кругами вокруг глаз.
Птица вразвалочку ковыляла поодаль, заприметив что-то в песке, не подозревая об угрозе. Хана подобрала небольшой камень. Прищурилась, прицеливаясь. Камень ударил птицу в спину. Та заорала, и через миг ее след простыл.
– За ней! – завопила Хана и бросилась вдогонку по длинной полосе суши, тянувшейся за их укромным местом. – За мной, сестренка, бежим!
– Подожди меня! – крикнула сестра, не поспевая за Ханой. – Берегись, птица! – прокричала она в небеса.
Они бежали, пока не рухнули на песок, глотая соленый морской воздух. Хана уставилась в небо, наблюдая, как чайки описывают под облаками невидимые круги. Рука сестры скользнула в ладонь Ханы, и они замерли, глядя на плывущие облака. Когда обе отдышались, сестра вскочила на ноги:
– Я первая добегу до дома!
– Эй, так нечестно! – крикнула Хана, но Эмико залилась смехом.
Она хохотала до самого дома, а когда Хана стрелой пролетела вперед, сорвалась на радостный детский визг.
* * *
Смех Эмико звучал в ушах Ханы – звук чистой радости. Кто-то тронул ее за руку, и она вздрогнула.
– О чем ты думаешь? – прошептала сидящая рядом девушка.
– Что? – Хана в панике смотрела на советских солдат. Один охранник заснул, второй протирал оружие промасленной ветошью.
Девушка быстро прикрыла ей рот ладонью.
– Ты улыбалась, – сказала она шепотом.
– Правда?
– Да. Будто тебе вдруг вспомнилось что-то дорогое, что-то очень хорошее.
Смех Эмико рассеялся. Она попыталась вызвать его снова, но тщетно.
– Да, очень хорошее, – призналась Хана, глядя на девушку.
Она чувствовала на себе взгляд девушки. Чувствовала ее тоску. Сколько она уже ездит с этими русскими, если ее так будоражит чужая улыбка? Хана посмотрела на нее. Печальные глаза, белки налиты кровью. Руки в пожелтевших синяках. На щеке лиловый рубец.
– Я вспоминала, как смеется моя младшая сестра. Ей всего девять.
– А у меня брат, ему пять. Я по нему скучаю.
– Я тоже по сестренке скучаю.
– А как она смеялась?
Хана задумалась. Рокот мотора хоронил всякую надежду восстановить смех сестры в памяти, но девушка заслужила каплю радости, коль скоро Хана в состоянии поделиться. Глядя в вечернее небо, на проступающие первые звезды, она сказала:
– Ее смех был похож на птицу, которая порхает на летнем ветру. Он поднимался и опадал, щекотал верхушки деревьев. В нем звучала… свобода.
Девушка молчала. На Хану она не смотрела. Когда грузовик с надсадным стоном остановился, девушка торопливо вытерла щеки до того, как солдат велел всем вылезать. Нескольких он рывком поднял на ноги, борт упал, и еще двое русских солдат знаками велели пленникам спрыгивать. Хана помогла своей соседке встать.
– Прости, что расстроила, – быстро прошептала она.
Та оглянулась:
– Я ее слышу.
Ее недолгая радость согрела на миг и Хану. Она спрыгнула на землю и пошла за остальными. Радость быстро сменилась страхом. Двое солдат вели их сквозь мрак. Варвары, высокие и сильные. Они могут разорвать ее надвое. Воображение услужливо нарисовало картину: солдаты хватают ее за ноги и тянут в разные стороны, выигрывает тот, кто оторвет половину с головой. Ну по крайней мере, она будет мертва. И тогда точно станет легче.
Вдалеке пылали костры. Хана снова вспомнила слова матери: “С ночью приходят ужасы”. Смех сестры невозможен в таком месте, и все же ей хочется еще разок услышать его. Девушка, идущая позади, всхлипывала, но никто не пытался ее успокоить. Хана шла молча. Они были похожи на призраков, бредущих к миру по ту сторону жизни.
Солдаты остановились перед большой, песочного цвета палаткой и жестами велели пленным заходить внутрь. Те подчинились, смиренно пригибая головы в низком проеме. Когда настала очередь Ханы, один из конвоиров придержал ее за плечо. Она боялась взглянуть ему в лицо, а потому упорно смотрела на тех людей, что уже находились в палатке. Он что-то сказал, затем повторил громче. Ей пришлось взглянуть на него.
Солдат изучил ее лицо и выдернул из очереди. Другим он помахал, чтобы не задерживались.
Он крикнул что-то другому часовому и встал рядом со входом в палатку. Хану увели тем же путем, что привели. “Ну вот и все”, – думала она. Сейчас ее “вскроют”, как сделал на пароме Моримото. В темноте она спотыкалась о камни. Руку словно сжимали тиски – солдат не даст ей ни упасть, ни сбежать. Ее снова похитили, но теперь мужчина, который вдвое больше и в десять раз сильнее.
