– Гэн! – позвал Виктор Федоров, едва тот схватился за ручку двери в ванную. – Я вас обыскался! Как вы ухитряетесь прятаться в доме, где вообще деваться некуда?
– Я не думал…
– Ее голос сегодня – как вы находите? Само совершенство!
Гэн согласился.
– В общем, пора с ней поговорить.
– Прямо сейчас?
– Я понял, что момент настал.
– Но ведь я вас спрашивал об этом на этой неделе каждый день!
– Ну и что? Тогда я не был готов, что правда, то правда, но сегодня утром, когда она снова и снова пела Россини, я понял: она меня поймет, даже если я буду нести полный бред. Она женщина добрая. Сегодня я в этом убедился. – Федоров постоянно потирал свои громадные руки, будто мыл их под невидимой струей воды. Голос его был спокойным, но в глазах мелькал страх, и даже от его кожи исходил какой-то перепуганный запах.
– Для меня сейчас не совсем подходящий момент…
– Зато для меня подходящий! – рявкнул Федоров и тихо добавил: – У меня уже нервы не выдерживают.
Федоров сбрил с лица густую растительность – процесс болезненный и трудоемкий из-за прискорбного качества имеющихся в доме бритв, – и явил миру мясистые розовые щеки. Он попросил вице-президента постирать и погладить его одежду и, пока штаны и рубашка крутились в стиральной машине, стоял рядом, обмотавшись полотенцем и дрожа от холода. Он принял ванну и выстриг волосы из носа и ушей маникюрными ножницами, которые ненадолго выпросил у Хильберто, предложив парню взятку в размере пачки сигарет. Заодно остриг ногти и даже попытался как-то привести в порядок прическу, но такая задача маникюрным ножницам оказалась не под силу. Федоров сделал все, что мог. Больше ждать было невозможно.
Гэн кивнул в сторону ванной комнаты:
– Я только собирался…
Федоров огляделся, а потом взял Гэна под руку и едва ли не втолкнул его в ванную.
– Ну разумеется! Разумеется! Столько я еще могу потерпеть. Сколько вам будет угодно! Делайте, что вам надо! Я подожду вас тут. Чтобы быть уверенным, что буду первым в очереди к переводчику. – На рубашке у Федорова проступали темные пятна пота, дополняя живописную композицию из более давних, уже выцветших пятен. Гэн подумал, не это ли имел русский в виду, когда говорил, что больше не может ждать.
– Одну минутку, – тихо сказал он и без стука вошел в ванную.
– Жалко, что я не понимаю, о чем вы говорили! – засмеялась Кармен. Она попыталась выговорить несколько русских слов, но получилась какая-то бессмыслица вроде: «Я не буду хрустеть стол».
Гэн приложил палец к губам. Ванная комната была маленькая и очень темная: стены облицованы темным мрамором, пол тоже из темного мрамора. Один из светильников возле зеркала не горел. Надо не забыть попросить вице-президента заменить лампочку.
Она присела на край раковины и прошептала:
– Кажется, у вас был очень важный разговор! Это Лебедь, русский?
Гэн сказал, что это был Федоров.
– А, такой большой. А откуда ты знаешь русский язык? Откуда ты вообще знаешь так много языков?
– Это моя работа.
– Нет-нет! Это потому, что ты знаешь что-то особенное, я тоже хочу это знать!
– У нас всего минута, – прошептал Гэн. Ее волосы были так близко – черные, блестящие, никакому мрамору не сравниться. – Я должен для него переводить. Он ждет за дверью.
– Мы можем поговорить ночью.
Гэн покачал головой:
– Я хочу спросить тебя о том, что ты сказала тогда. Что ты имела в виду, когда говорила, что мы теперь живем здесь?
Кармен вздохнула:
– Ты же понимаешь, я не могу всего сказать. Но сам подумай, разве так уж страшно, если мы останемся все вместе в этом прекрасном доме? – Ванная комната была размером с треть посудной кладовки. Коленями она касалась его ног. Сделай он полшага назад, и окажется на комоде. Ей захотелось взять его за руку. Почему он хочет ее покинуть, почему хочет покинуть этот дом?
– Рано или поздно все это должно закончиться, – сказал он. – Такое не может длиться бесконечно, власти это прекратят.
– Только если люди совершат что-нибудь ужасное. А мы никого не убили. Тут всем хорошо.
– Тут всем плохо. – Правда, произнося эти слова, Гэн совершенно не был уверен в их правдивости. Кармен опустила голову и начала рассматривать свои руки.
– Иди переводи, – сказала она.
– Ты больше ничего не хочешь мне сказать?
Кармен часто-часто заморгала, чтобы скрыть слезы. Как глупо, если она еще и заплачет! Ну что плохого в том, чтобы им жить вместе в этом доме?! Она бы как следует выучила испанский, научилась бы читать и писать, потом выучила бы английский, а потом, может быть, еще и японский немного. Но нельзя думать только о себе. Она это понимала. Гэн правильно хочет от нее избавиться. Она ничего ему не дает. Она только отнимает у него время.
– Я ничего не знаю.
Нервы у Федорова сдали окончательно – он заколотил в дверь.
– Перево-о-одчик! – пропел он.
– Минутку! – крикнул Гэн через дверь.
Ее время истекло. Сдержать слезы у Кармен не получилось. Она хотела быть с ним от рассвета до заката. Быть с ним неделями, месяцами, и чтобы никто не мешал: им так много надо друг другу сказать!
– Может быть, ты права, – сказал он напоследок. Кармен сидела на краешке мраморной раковины у зеркала – большого, овального, в раме из золоченых листьев, – так что Гэн одновременно видел ее лицо и узкую спину. И свое собственное лицо у девушки за плечом. В его лице было столько любви, и она светилась в нем так явно, что Кармен наверняка уже обо всем догадалась. Они находились так близко друг от друга, что, казалось, дышали одними и теми же молекулами воздуха, и этот воздух, потяжелевший от желания, неотвратимо подталкивал их друг к другу. Гэн сделал полшага вперед – лицо его погрузилось в ее волосы, ее руки обвились вокруг его шеи, и они сплелись в объятиях. Как просто все оказалось, какое волшебное облегчение! Надо было обнять ее в ту самую минуту, как я ее увидел, и не отпускать, подумалось Гэну.
– Переводчик? – В голосе Федорова уже слышалось беспокойство.
Кармен чмокнула Гэна. Времени на поцелуи уже не было, но пусть он знает – потом времени будет предостаточно. Поцелуй в этом царстве одиночества похож на руку, вытаскивающую утопающего из объятий удушья в радостное царство воздуха. Она поцеловала его еще раз. И еще.
– Иди, – прошептала Кармен.
И Гэн, которому в данную минуту не надо было ничего, кроме этой девушки и стен этой ванной комнаты, поцеловал ее снова. Он задыхался, он почти терял сознание. Некоторое время ему пришлось постоять, опершись на ее плечо, потому что иначе он не смог бы выйти из ванной. Кармен поднялась с раковины, открыла Гэну дверь и выпустила его обратно в мир.
