Но теперь господин Хосокава придвинул кресло к самому роялю и весь обратился в слух. Ни заложники, ни террористы не спешили покинуть комнату в надежде, что Като согласится поиграть снова или, еще лучше, что Роксана Косс споет. Кармен и вовсе не сводила с Роксаны глаз. Она считала себя личной телохранительницей певицы, чувствовала за нее персональную ответственность. Девушка устроилась в углу и наблюдала за происходящим с неослабным вниманием. Беатрис немного постояла в гостиной, пожевывая кончик своей косы и болтая со сверстниками, но, когда выяснилось, что сию минуту никакой музыки не предвидится, они тут же отправились смотреть телевизор.
Только господин Хосокава и Гэн были приглашены присутствовать на беседе двух музыкантов.
– По утрам я люблю начинать с гамм, – сказала Роксана, – а после завтрака разучиваю разные композиции: Беллини, Тости, Шуберт. Если вы умеете играть Шопена, то их тоже наверняка сможете сыграть. – Роксана пробежалась пальцами по клавишам, обозначая самое начало шубертовской «Форели».
– Если мы достанем ноты, – уточнил Като.
– Раз нам приносят сюда обед, то наверняка смогут принести и ноты. Я попрошу своего менеджера собрать посылку и переправить мне. Кто-нибудь ведь сможет доставить ее сюда? Скажите мне, что вы хотели бы сыграть. – Роксана огляделась кругом в поисках клочка бумаги, и тут господин Хосокава нашел в себе смелость вытащить из кармана свои записную книжку и ручку. Он открыл записную книжку на чистом листе и передал ей.
– Ах, господин Хосокава, – произнесла Роксана. – Без вас это заключение было бы совершенно другим.
– Вам наверняка дарили подарки получше носового платка и листка бумаги, – возразил господин Хосокава.
– Ценность подарка зависит от искренности дарителя. А также от реальных нужд одариваемого. Мне были необходимы носовой платок, записная книжка и карандаш, и вы мне их предоставили.
– Все то немногое, чем я здесь владею, ваше, – сказал он с искренностью, которая не сочеталась с ее шутливым тоном. – Можете взять мои ботинки. Или часы.
– Вы должны приберечь что-нибудь для будущего, чтобы было чем меня удивить. – Она вырвала из записной книжки лист бумаги и вернула ее владельцу. – Продолжайте ваши занятия. Если мы просидим здесь достаточно долго, то сможем уже не беспокоить Гэна и общаться напрямую.
Гэн все перевел, а затем добавил от себя:
– Тогда я останусь без работы.
– Вы всегда можете отправиться с ними в джунгли, – сказала Роксана, поглядывая через плечо на командиров, которые, воспользовавшись паузой в своих делах, с любопытством рассматривали певицу. – У них, кажется, всегда найдется для вас работа.
– Я его никому не отдам, – сказал господин Хосокава.
– Иногда, – произнесла Роксана, дотрагиваясь до его руки, – что-то случается помимо нашей воли.
Господин Хосокава улыбнулся. У него кружилась голова от ее непринужденности, от того, как внезапно легко стало им общаться. А если бы за рояль сел не Като? Что, если бы это был грек или русский? Тогда он снова оказался бы в стороне, слушал бы переводы с английского на греческий и обратно, понимая, что у Гэна – у его переводчика! – нет времени, чтобы повторять все по-японски. Като сказал, что ему бы хотелось сыграть Форе, если, конечно, это не вызовет у нее затруднений. Роксана засмеялась и ответила, что в данной ситуации ничто не может вызвать у нее затруднений. Чудесный Като! На певицу он, казалось, и не смотрел, зато от рояля не мог отвести глаз. Он всегда был неутомимым работником и теперь оказался героем дня. И когда все это закончится, в его карьере начнется заслуженный подъем.
Месснер пришел, как всегда, в одиннадцать утра. Двое молодых террористов охлопали его на входе со всех сторон. Они заставили его снять башмаки и обследовали их изнутри в поисках мини-оружия. Ощупали его ноги и проверили под мышками. Эту идиотскую процедуру они совершали не от излишней подозрительности, а от скуки. Командиры пытались поддерживать в своих солдатах боевой дух. Но те все чаще разваливались на кожаных диванах вице-президентского кабинета и пялились в телевизор. Они часами торчали в душе и стригли друг другу волосы элегантными серебряными ножницами, которые нашли в столе. Командирам пришлось удвоить ночные патрули и продлить дневные дежурства. Они заставляли бойцов патрулировать дом попарно и еще двоих посылали на обход садовой стены под моросящим дождем – с заряженными винтовками наготове, словно для охоты на кроликов.
Месснер терпеливо сносил эти издевательства. Он открывал перед ними свой портфель и снимал башмаки. Он безропотно стоял с поднятыми руками и широко расставленными ногами в одних носках, пока чужие руки шарили в свое удовольствие по его телу. Впрочем, когда одному из парней вздумалось его пощекотать, Месснер рывком опустил руки и сказал: «Баста!» В жизни своей он не встречал таких непрофессиональных террористов. Для него оставалось полнейшей загадкой, как они вообще смогли захватить дом.
Командир Бенхамин дал тумака Ренато – парню, который пощекотал Месснера, и отнял у него оружие. Неужели нельзя соблюдать хоть какое-то подобие военной дисциплины? Он что, слишком многого просит?
– Вот этого не надо делать, – холодно сказал командир.
Месснер сел в кресло и начал шнуровать башмаки. Ситуация его ужасно раздражала. К этому моменту путешествие должно было давным-давно выветриться у него из головы, отпечатанные и рассортированные фотографии – занять свое место в альбоме. Он давно должен был сидеть в своей дорогущей женевской квартире с прекрасным видом из окна и тщательно и собственноручно подобранной мебелью в стиле датского модерна. Он сейчас должен принимать утреннюю почту из прохладных ручек своей секретарши. А вместо этого он каждый день таскается сюда, чтобы осведомиться, как поживает группа заложников. Месснер практиковался в испанском и, хотя всегда просил Гэна быть рядом – из соображений безопасности и как подмогу на случай, если он забудет нужное слово, – уже мог самостоятельно вести разговоры на несложные темы.
– Нам все это уже начинает надоедать, – сказал командир, нервно проводя руками по волосам. – Мы хотим знать, почему ваши люди не могут найти никакого решения. Мы что, должны начать убивать заложников, чтобы привлечь ваше внимание?
– Во-первых, это не мои люди. – Месснер туго затянул шнурки. – И не мое внимание вам надо привлекать. Ради меня никого убивать не надо – мое внимание и так полностью принадлежит вам. Я должен был уехать домой неделю назад.
– Мы все должны были уехать домой неделю назад. – Командир Бенхамин вздохнул. – Но мы должны увидеть наших братьев на свободе. – Для командира слово «братья», разумеется, означало как идейных единомышленников, так и родного брата, Луиса. Луис, преступление которого заключалось в распространении листовок, был заживо погребен в тюремных застенках. До ареста брата Бенхамин вовсе не был командиром боевиков. Он преподавал в начальной школе. Жил на самом юге страны на берегу океана и не знал никаких забот.
– Это и есть предмет разногласий, – сказал Месснер, окидывая взглядом комнату и производя быстрый подсчет всех присутствующих.
