– Клэри двенадцать, она уже слишком взрослая, чтобы находиться под присмотром няни. Но я с тобой согласен: Эллен следовало убедиться, что Клэри легла спать.
Зоуи не ответила. Ей наконец удалось свалить с себя вину, ей стало легче, и она смягчилась.
Руперт чистил зубы, сплевывая в ведро. Он сказал:
– Завтра я поговорю с Эллен. И с Клэри тоже, разумеется.
– Хорошо, дорогой.
Эти слова прозвучали раздраженно, как уступка (в чем?). Не хочу затевать из-за этого ссору, напомнил он себе. Он взглянул на нее и увидел, что она приступает к бесконечной процедуре очищения лица. Она пользовалась каким-то прозрачным средством из флакона; оно уже заканчивалось. Она перехватила его взгляд в зеркале на туалетном столике, и ее губы медленно раздвинулись в откровенной улыбке; он увидел, как под ее правой скулой появляется обольстительная ямочка, шагнул к ней и спустил кимоно с ее плеч. Ее кожа была прохладной, как алебастр, блестящей, как жемчуга, теплого белого цвета лепестков розы. Обо всем этом он думал, но не говорил вслух; о глубине его благоговения перед ней было невозможно поведать никому; каким-то образом он понимал, что ее образ и она сама – не одно и то же, и удержать этот образ ему поможет лишь скрытность.
– Самое время отнести тебя в постель, – сказал он.
– Хорошо, дорогой.
Уже после того, как они предались любви, и она наконец, с удовлетворенным вздохом повернувшись на бок, произнесла:
– С Клэри я постараюсь сделать, что смогу. Обещаю тебе, я постараюсь.
Ему невольно вспомнилось, как она в прошлый раз произносила те же слова, и он ответил, как и прежде:
– Я знаю, что ты будешь стараться.
* * *
«Дорогая моя,
узнаете ли Вы когда-нибудь, насколько дороги мне? Не знаю, долго ли смогу писать, ведь дело происходит в общей комнате, где, как Вам известно, все отдыхают от мук преподавания – приходят сюда, чтобы покурить, выпить кофе и, к сожалению, поболтать. Поэтому меня отвлекают, а через двенадцать минут нагрянет Дженкинс-младший и примется терзать ни в чем не повинную пьеску Баха. Прошлая среда была чудесна, верно? Порой я думаю (или, скорее, мне приходится думать), что из наших драгоценных минут, проведенных вместе, мы извлекаем гораздо больше, чем люди, незнакомые с нашими трудностями, способные встречаться и выражать свои чувства открыто, когда им заблагорассудится. Но как же я скучаю по Вам! Вы бесконечно редкое, чудесное создание, во всех отношениях, какие только можно вообразить, Вы гораздо лучше всех, кто мне когда-либо встречался. Иногда мне хочется, чтобы Вы не были настолько хороши – так бескорыстны, великодушны, неутомимы в своем внимании и доброте ко всем, кто Вас окружает. Мне свойственна жадность, я хочу Вас всю себе. Ничего, я понимаю, что это невозможно, и никогда не повторю своего непростительного поступка тем вечером, когда мы побывали на променад-концерте, до конца своих дней я буду сгорать со стыда, слушая Элгара. Я знаю, что Вы правы; моя сестра зависит от меня во всем, с чертовой финансовой стороны, как Вы это называете, а у Вас родители, которые оба зависят от Вас. Но иногда я мечтаю о том, как мы оба обретаем свободу, чтобы быть вместе. Вы – все, чего я желаю. С Вами мне не страшно жить хоть в вигваме, хоть в приморской гостинице – знаете, из тех, где на обеденных столах букеты бумажной гвоздики, а на этикетках недопитых бутылок вина инициалы тех, кто его не допил. Или в хорошеньком, как игрушечка, тюдоровском особняке на Большой Западной дороге, с розовой вишней и «золотым дождем» у прихотливо замощенной дорожки – любой уголок, моя дражайшая Ари, будет преображен Вами. Если бы да кабы… пожалуй, тогда я бы…
О, Дженкинс-младший! Осыпая свою скрипку перхотью, он извлекает из нее душераздирающие звуки, – кажется, будто какой-то мелкий зверек угодил в капкан. Мои слова звучат жестоко, но он лжет мне, что упражняется, и вдобавок он отнюдь не вундеркинд. О чем мне хотелось спросить: если я позвоню в самом начале следующей недели, может быть, милая Дюши приютит меня на ночь? А нет, так пригласит на обед? Или же, (самая большая дерзость из всех) может быть, Вы сумеете встретиться со мной на станции, и мы пообедаем где-нибудь в Бэттле и прогуляемся? Все это лишь смелые предположения; когда я позвоню, Вам достаточно лишь сказать, что так не пойдет, и ничего не будет. Просто слышать Ваш голос уже чудесно. Пишите мне, душа моя, пишите, умоля…»
– Тетя Рейч?..
Бессознательным движением она свернула письмо и убрала его от чужих глаз.
– Да, утеночек мой? Я здесь.
– Все хорошо? Ты не сердишься?
Рейчел выбралась из постели и встала на колени возле племянницы.
– Я польщена, что ты выбрала меня, – она отвела со лба Клэри челку. – Завтра мы как следует обо всем поговорим. А сейчас спи. Тебе тепло?
Лицо Клэри стало удивленным.
– Не знаю. А тебе как кажется?
– По-моему, достаточно тепло, – Рейчел наклонилась и поцеловала ее.
– А если бы я правда заразилась бешенством, ты не целовала бы меня, потому что я бы кусалась, да?
– Где ты такое вычитала?
– Нигде. Это мне в школе сказали. Одна противная девчонка из Южной Америки. Тебе она не понравилась бы, такая она противная.
– Доброй ночи, Клэри. Засыпай.
– А ты тоже сейчас будешь спать?
– Да.
И ей, конечно, пришлось спрятать письмо и погасить свет.
* * *
В субботу Вилли уехала кататься верхом вместе со свекром, Эдвард и Хью играли в теннис с Саймоном и Тедди, Руперт повез Зоуи обедать в Рай
[9], а Полли и Луиза по очереди учились ездить верхом на Джоуи, который, пойманный Реном и обреченный целый час бесцельно бегать то рысью, то легким галопом кругами по одному и тому же полю, взял реванш: надулся, пока его седлали, так что подпруга едва сошлась на его круглом, набитом травой животе, а потом перестал пыжиться, седло съехало набок, и Полли вылетела из него. Луизе он ухитрился лишь ожечь хвостом глаза, резко махнув им, пока она садилась верхом.
Клэри повела Лидию смотреть бабочек, а потом они нашли кучу песка, оставленного строителями, и Клэри пришла в голову идея.
– Только она длинная, – строго предупредила она, потому что Невилл увязался за ними, а ей хотелось отделаться от него. Но ничего не вышло.
– И я хочу идею, – сказал он, и пришлось разрешить ему остаться. Под руководством Клэри они приступили к перетаскиванию почти всего песка в тайное место за садовым сараем.
Рейчел опять собирала малину и смородину, черную и красную, на летние пудинги миссис Криппс, перепечатывала отрывки из дневников Джона Ивлина для отцовской книги и наконец устроилась вместе с Сибил под араукарией, приметывать ярды сборочных лент к темно-зеленому ситцу для штор, чтобы Дюши после обеда прострочила их на машинке.
