Нора, которая уже с тревогой осознала примерно то же самое, отозвалась:
– Понимаешь, тут все дело в масштабах. Благодаря молитвам война может оказаться не такой ужасной. Во всяком случае, завтра я пойду в церковь и очень прошу тебя сходить со мной.
– Ладно. Хотя мы, вообще-то, семья безбожников. Церковь только в Рождество, на крестинах и так далее.
– Неужели даже Дюши не ходит?
Луиза покачала головой.
– Только на Рождество. Понимаешь, ее отец был ученым. Они не верят в веру. Придется идти пешком, никто нас не повезет.
– Можно на велосипедах.
– Можно. Имей в виду: если я пойду в церковь до завтрака, то упаду в обморок. Если, конечно, сначала что-нибудь не съем.
– Так нельзя. Если съешь, не сможешь причаститься. Ты ведь конфирмовалась?
– Конечно, у епископа Лондонского, давным-давно. А здесь в церкви вместо облаток, как в Лондоне, дают квадратики хлеба.
– По-моему, так даже лучше, должен быть хлеб. Все еще болит?
– Уже меньше. Во всяком случае, уже не так, будто сквозь живот протягивают железный прут. А ты все равно поедешь в эту кулинарную школу, даже если будет война?
– Понятия не имею. Но мне кажется, это будет как-то мелко.
– Все лучше актерства, – с грустью произнесла Луиза. Она уже видела, что ее мечты о карьере рассеиваются как дым. Надо ли ей тогда бороться с тоской по дому? Да, потому что уехать она должна и по другим причинам. Рассказать о них Норе она не могла. Нора поставила будильник на половину седьмого. Гроза бушевала совсем близко и не давала им спать, но они уже решили, что любят грозы, поэтому шторы остались открытыми.
* * *
День Саймона прошел ужасно. После того как Тедди отказался разговаривать с ним, он поискал Кристофера, но нашел его почти перед самым обедом и не в настроении. Кристофер сказал, что с Тедди все стало еще хуже, но он пытался уладить дело, и вообще, где это Саймон пропадал все утро? На самом деле Саймон, у которого разболелась голова, завалился в гамак и заснул, но когда проснулся, стало еще хуже. После обеда Кристофер отвел его к собачьим конурам и рассказал о новых условиях. Похоже, они вообще его ни во что не ставят, думал Саймон, обращаются с ним, словно он не имеет никакого значения, и это после того, как он столько всего нашел, перетаскал и сделал. Его превратили в раба, как у феодалов, и Кристофер не спешил благодарить его за то, что он не выдал их Тедди. В конце концов Саймон поссорился с Кристофером, который заявил, что на попятный уже идти нельзя, так что он должен остаться и сделать, что приказано. Саймон возненавидел их обоих, выпалил в лицо Кристоферу все самые страшные слова, какие только знал, убежал и спрятался. Это было легко, потому что он знал укромные места гораздо лучше, чем Кристофер, который скоро бросил его искать. Когда Саймон увидел, что Кристофер скрылся за поворотом подъездной дорожки, он вылез из фасоли и наткнулся на мистера Макалпайна, который сразу же вскипел, потому что он, пока прятался, что-то потоптал. От мистера Макалпайна он бросился спасаться в доме, взбежал по лестнице к себе в комнату и только потом подумал, что там, наверное, Тедди. Тогда он побежал в спальню к маме, которая обычно днем стояла пустой, но на этот раз мама была там, лежала на кровати и читала.
– Саймон! Надо стучаться, прежде чем войти в чужую комнату.
– Я забыл. И потом, я думал, что тебя здесь нет.
– Зачем же тогда вошел?
– Я только хотел…
– Ну хорошо, закрой дверь, дорогой.
Закрывая дверь, он нечаянно громко хлопнул ею. Она выпрямилась.
– Не хлопай дверями. Разбудишь Уиллса.
– Уиллса… – проворчал он и пнул ножку стула. Вечно у нее один Уиллс на уме. С утра до ночи.
– Саймон, что такое? В чем дело? – Она спустила ноги с кровати. – Подойди-ка сюда. Ты весь красный, – она приложила ладонь к его лбу, и у него из глаз брызнули слезы. Она обняла его, он прижался к ней, и ему сразу стало и легче, и в то же время хуже.
– Кажется, у тебя температура, мой милый, – она поцеловала его, и он вцепился в нее, как краб. – Так… ты, наверное, боишься новой школы. Ведь в этом все дело, да? Понимаю, это страшно. Но ведь там будет Тедди. Тебе не будет одиноко.
– Нет, будет! Тедди теперь мой враг! С ним будет еще хуже! – Он всхлипывал. – Честное слово, я уже все передумал и точно знаю, что не выдержу! Я не хочу уезжать и жить один. Почему мне нельзя ходить в дневную школу, как Кристоферу? Если ты разрешишь, я сделаю все, что ты захочешь!
– Ох, милый, и я не хочу, чтобы ты уезжал. Я постоянно скучаю по тебе. Послушай, детка, давай ты ляжешь в мою постель, а я померяю тебе температуру. А потом мы еще поговорим.
Но поговорить не удалось: термометр показал тридцать восемь и три, а когда Саймон сказал, что не сможет уснуть в комнате вместе с Тедди, она постелила ему в их гардеробной, принесла кружку горячего чая с молоком, аспирин и ушла звонить доктору Карру. А когда вернулась, он был уже весь красный и сонный.
– Спорим, что Уиллса ты в закрытую школу не отправишь, – пробормотал он. – И вообще, я не ябеда. Что бы он ни говорил, я его не выдал, – и его сразил сон.
Она сидела рядом и смотрела на него, переполняемая горестными и беспомощными мыслями. Зачем отрывать его на несколько лет от отца, брата, сестры и, главное, от нее? Почему мальчиков всегда куда-то отсылают учиться? Он учится в закрытой школе с девяти лет, а теперь ему всего двенадцать. Даже средневековых пажей отправляли в другие дома вместе с дамой, которая за ними присматривала. Ведь и Хью был несчастен в школе, ненавидел каждую минуту, проведенную там, он сам так говорил, и все-таки твердо и непреклонно придерживался мнения о том, что его сын должен пройти те же испытания. Его слова про Уиллса стали для нее ударом в самое сердце. Да, она позволила себе проводить больше времени с этим последним ребенком, уделять ему больше внимания, чем двоим старшим. И действительно, с тех пор, как Саймон уехал в частную подготовительную школу, она внутренне крепилась, приглушая боль потери, старалась быть спокойной и философски настроенной, хоть в первый раз, проводив его на вокзале Ватерлоо, горько проплакала в такси всю дорогу домой. В каком-то смысле она уже тогда знала, что начинает прощаться с ним. Даже ее письма ему в школу были прохладными и бодрыми, а писать их становилось все труднее и труднее – непросто было понять, что он хочет услышать, и поскольку невозможно было даже намекнуть, как сильно она скучает по нему, приходилось писать лишь о том, что не имело значения. А его письма, в которых поначалу тоска по дому была осязаемой – «мамочка, пожалуйста, забери меня домой, а то я все в школе, в школе, в школе. А здесь вообще нечего делать», – сжались до просьб о чем-нибудь, в основном о еде: «Пожалуйста, пришли мне еще шесть тюбиков зубной пасты. Свою мне пришлось съесть!» Загадочные описания наставников: «Когда мистер Аттенборо ест за завтраком тост с джемом, у него от головы идет пар. Сегодня у нас не было латыни, потому что мистер Колридж опять сбрендил и свалился на велосипеде в бассейн: он курил и читал, его ужалила оса, но ему никто не поверил». Она читала его письма Хью, который смеялся и говорил, что Саймон, кажется, прижился там. Ну, в каком-то смысле так и было. Но частная подготовительная школа – совсем не то, что средняя, и теперь ему предстояли еще шесть лет учебы. Бедный ягненочек. По крайней мере, он еще слишком мал, чтобы воевать, подумала она уже в сотый раз, а Полли девочка, а Уиллс – совсем малыш, а Хью точно не призовут. Она поставила стакан воды возле постели Саймона, потом наклонилась и с почти виноватой нежностью поцеловала его. Он спал, и этого больше никто не видел.
