Она чуть помедлила, прислушиваясь, потом ощупью вернулась к Лилиане, и они в последний раз подняли Леонарда. Фрэнсис надеялась отнести его подальше, но почти сразу силы их окончательно иссякли – он выскользнул у них из рук, словно тоже устав от трудного пути, и она поняла, что придется оставить его здесь, где упал. В кромешном мраке Леонард стал невидимым. Фрэнсис опустилась на корточки и принялась суетливо шарить по нему руками, приглаживая воротник, одергивая пальто, поправляя брюки – можно представить, в какой беспорядок пришла одежда, как вся измялась и перекрутилась, пока она выволакивала Леонарда из дома. Если бы только она видела, что делает! Будь у нее хоть какой-нибудь свет, будь у нее время… Но Фрэнсис уже давно потеряла счет минутам, и сейчас, испуганная звуками, внезапно донесшимися с улицы рядом, – скрипом автомобильной двери, урчанием запущенного двигателя, – она бросила возню с одеждой и нащупала в темноте голову Леонарда. Размотать шарф особого труда не составило. Но вот с подушкой пришлось повозиться: она накрепко прилипла, и Фрэнсис приложила немало стараний, чтобы осторожно ее оторвать. Бог знает во что в результате превратилась рана! Бог знает какие следы – волокна ткани или желтые пятна от красителя – оставила подушка! Фрэнсис следовало подумать об этом раньше. Ну почему, почему она не подумала?
Ладно, теперь уже слишком поздно. Она лихорадочно поелозила ладонями по земле вокруг и на клочке травы под кустом ежевики нашла камень с гладким закругленным краем примерно такой же кривизны, вроде бы как основание пепельницы. Она приподняла голову Леонарда и подсунула под нее камень. Камень пошатнулся, голова качнулась. Да, топорная инсценировка, совершенно неубедительная. Но ничего лучшего не придумать, не изобразить. А значит, больше здесь делать нечего, можно наконец вернуться в дом.
Но Фрэнсис почему-то не находила в себе сил стронуться с места. Оставить несчастного Леонарда лежать здесь, с проломленным черепом, с камнем вместо подушки! Бросить одного в этой тяжелой сырой тьме! По неведомой причине это казалось еще более ужасным, чем само убийство. Фрэнсис вытянула вперед руки и дотронулась до лица Леонарда. Провела пальцами по щетинистой щеке, по подбородку, по губам. Губы под колючими усами были мягкие, как у женщины.
Почувствовав прикосновение Лилианы к плечу, она вскрикнула от неожиданности. Они на мгновение прижались друг к другу, потом поспешили обратно к калитке и, спотыкаясь, толкаясь локтями, ввалились в нее. Фрэнсис затворила калитку, тихо опустила щеколду, и они начали пробираться через сад. Только на середине пути Фрэнсис вспомнила про чертов котелок. Она оставила Лилиану ковылять к дому, с шарфом и подушкой в руках, а сама вернулась к проулку и снова открыла калитку.
Но тут мужество наконец изменило ей. У нее не хватило духу ощупью дойти в темноте до Леонарда. Фрэнсис сорвала котелок с головы и просто швырнула в черную пустоту. А через секунду услышала, как он с глухим стуком падает на землю и катится, весело подпрыгивая.
В доме Фрэнсис ждала куча дел, требующих лихорадочной спешки. Перво-наперво она отмыла руки от крови и грязи над раковиной в судомойне, затем намочила тряпку и торопливо протерла пол в кухне и холле, уничтожая грязные следы Лилианиных туфель и полосы, прочерченные каблуками Леонарда.
Сама Лилиана лежала пластом на диване в своей гостиной. При появлении Фрэнсис она приподняла голову и слабо пролепетала:
– Я хотела прибраться, но не смогла. Извини…
– Ничего-ничего. – Фрэнсис накрыла ее пледом. – Не волнуйся. Я одна управлюсь.
Комната оставалась все в том же страшном беспорядке, в каком была, когда они оттуда выходили. Фрэнсис обвела взглядом хаотичную россыпь предметов на полу и на минуту впала в мыслительный ступор. За что взяться? С чего начать? В голове было до жути пусто. Потом, впрочем, мозг у нее заработал. Разумеется, надо избавиться от всех вещей, запачканных кровью. Слава богу, огонь в камине не погас! Подкинув еще угля, она сбегала в свою спальню за тазиком с Лилианиным бельем, бросила в него же шарф с подушкой, а также клубки шерсти и бумажные выкройки, валявшиеся на полу там, где недавно лежала голова Леонарда. В основном на выкройки-то кровь и натекла. На самом ковре было лишь несколько темно-красных пятен размером с монетку.
Сначала Фрэнсис сожгла шарф. Упав на горящие угли, он извилисто шевельнулся, точно змея, потом полыхнул желтым пламенем и начал съеживаться, спекаясь в черную массу, превращаясь в пепел. При виде того, как шарф исчезает в огне, паническое смятение Фрэнсис пошло на убыль: она стала мыслить яснее, действовать решительнее. Следующей она взяла подушку, отвратительную подушку, тяжелую от крови – и слишком большую, чтобы сжигать сразу целиком. Пришлось сходить за ножницами и разрезать чехол. Затем Фрэнсис принялась вытаскивать мокрую, липкую шерстяную набивку, клок за клоком. Мерзкое шипение, с которым шерстяные клочья падали в огонь, вызывало- у нее рвотные спазмы, и если ее не вывернуло наизнанку, то потому лишь, что сегодня она уже имела много дела с кровью. Оставалось радоваться, что подушка не перьевая: вонь горелых перьев еще долго не выветрилась бы.
Но теперь руки у нее снова были бурыми от крови, пальцы слипались, а полосатый передник выглядел как фартук мясника. Усилием воли отрешившись от этого кошмара, Фрэнсис отправила в огонь все остальное содержимое таза, вместе с кровавой прокладкой, потом взглянула на часы. Начало одиннадцатого… уже начало одиннадцатого, а дел еще по горло! Но вид пляшущего в камине пламени придал ей сил и уверенности. Она отнесла тазик и ножницы в кухоньку и тщательно вымыла. Сбегала за Лилианиным ночным горшком, опорожнила его, ополоснула, после чего сделала в нем крепкий солевой раствор, вернулась в гостиную и принялась оттирать кровь с ковра. Отчистить ковер полностью, конечно, не удастся: на это нет времени. Здесь нужен крахмал или перекись, но ничего не попишешь. Добрых пять минут Фрэнсис лихорадочно терла и промокала, смачивала тряпку и опять терла, опять промокала. В результате пятна расплылись, но стали значительно светлее, превратились в свои собственные призраки, обитающие в пестром узоре ковра. Этим и пришлось удовольствоваться. Мокрые тряпки отправились в огонь, дымить и шипеть вместе со всем прочим. Когда Фрэнсис взяла в руки пепельницу, ужасную пепельницу, горло у нее снова свело рвотной судорогой: к псевдомраморному основанию стойки прилип какой-то белесый лоскуток с пучком рыжеватых волос. Фрэнсис сунула основание стойки в угли, покрутила так и эдак, чтобы сжечь дочиста все следы. Потом, передергиваясь от отвращения, протерла искусственный мрамор и поставила пепельницу за диван. Так, что еще? Наверняка что-то еще осталось! «Думай, Фрэнсис. Сосредоточься». Она вспомнила про пакетик из-под таблеток, сбегала за ним и кинула в огонь. Она внимательно осмотрела свое платье, платье Лилианы и обнаружила пятна крови на рукавах и юбках у них обеих. Принесла еще солевого раствора и, как смогла, замыла пятна. Она даже вспомнила про миску с тестом, которую оставила на своем кухонном столе. Стремглав ринулась вниз, накрыла миску тарелкой и спрятала в кладовой.
Ко времени, когда Фрэнсис вернулась в гостиную и стала ползать на четвереньках по ковру, собирая бессчетные булавки, она чувствовала себя неким сказочным персонажем, который получил заведомо невыполнимое задание, но каким-то непостижимым чудом ухитрился с ним справиться. Лилиана беспомощно лежала на диване, следя за ней мутноватыми влажными глазами.
