Было половина третьего. Они договорились снова встретиться в четыре, на Кавендиш-Сквер. День выдался пасмурный, сырой, но Фрэнсис взяла с собой зонт. Раскрыв его над головой, она побрела куда глаза глядят, безо всякой цели. С каждой минутой, однако, тревога в ней нарастала. Нет, ей не следовало отпускать Лилиану одну. Им вообще не следовало ехать в город. Господи, да что же они творят-то? Куда бы она ни кинула взгляд – всюду видела детские коляски и малышей с живыми розовыми личиками.
Спустя какое-то время Фрэнсис осознала, что Клипстон-стрит совсем рядом. Она пересекла улицу и прошла несколько сот ярдов до дома Кристины. Тотчас же стало ясно, что заходить к ней не стоило. В последний раз они виделись совсем недавно, и сейчас Кристина была занята. Она пригласила Фрэнсис войти, но постоянно поглядывала на ворох бумаг на рабочем столе. Когда Фрэнсис начала рассказывать про Лилиану, Кристина особого интереса не проявила и, едва услышав, что разногласия между ними улажены, нетерпеливо перебила:
– Ох, Фрэнсис, мне за тобой не угнаться! Я думала, ваши отношения закончились.
– Мне так казалось.
– Похоже, ты не слишком-то рада, что у вас все уладилось.
– Нет, я рада. Только…
Но что она могла сказать? Да мне же просто стыдно во всем признаться, вдруг поняла Фрэнсис. Да, у нее была острая потребность поговорить, излить душу: она хорошо помнила ощущение близости, возникшее между ними в мюзик-холле. Но теперь от него ничего не осталось – так, слабая шероховатость, частицы золы, налипшие на мыло.
Все остальное время они разговаривали о разной ерунде. Фрэнсис пробыла у Кристины не более двадцати минут и сильно пожалела, что вообще зашла.
Но перед самым уходом она медленно обвела взглядом комнату, вся обстановка которой говорила о характерах и вкусах Кристины и Стиви. У них с Лилианой будет такая же комната, как только они покончат с этим ужасным делом.
Когда через полчаса, сидя на скамейке на Кавендиш-Cквер, Фрэнсис заметила Лилиану, торопливо идущую к ней через садик, она вдруг задохнулась от прилива чистой, беспримесной любви – только потому, что увидела ее там, среди прохожих. Лилиана, с разгоряченным довольным лицом, мокрым от дождя, села рядом с ней под зонт и заговорила, шумно отдуваясь:
– Ф-фух… боялась, не успею вовремя! Оказалось, это вовсе не та лавка. Аптекарь направил меня в другую, на Чаринг-Кросс-роуд. Причем держался со мной оскорбительно – будто я уличная женщина или что-то вроде. Я нарочно сняла перчатки, чтобы показать обручальное кольцо, но он явно посчитал, что это просто маскировка такая. Да и бог-то с ним. Зато другой аптекарь был вполне любезен. Я купила. Смотри.
Она принялась расстегивать сумку. Фрэнсис тревожно огляделась по сторонам. Но день был сумрачный, прохожие спешили, спасаясь от дождя, автомобили громко шуршали шинами по мокрой мостовой – и шелковый зонт над ними двумя создавал странную иллюзию уединенности. Лилиана приоткрыла сумку ровно настолько, чтобы показать темно-желтый пакетик, в ней лежащий. Фрэнсис увидела плохо пропечатанную этикетку: «Таблетки д-ра Ридли для нормализации женских циклов».
Даже не верилось, что такое вот продается в вест-эндской аптеке в 1922 году. Выглядел пакетик как музейный экспонат, которому самое место среди медицинских диковин вроде заспиртованного двухголового младенца или банки с пиявками. Сами же таблетки, как обнаружила Фрэнсис, когда Лилиана осторожно раскрыла пакетик, были твердыми, волокнистыми, с едким мерзким запахом, отдаленно напоминающим мятный.
– Но они ведь и должны быть вонючими и гадкими на вкус, правда? – рассудительно произнесла Лилиана. – Иначе никто не поверит, что от них будет польза.
Под прикрытием сумки она вытряхнула на ладонь одну таблетку, с отвращением на нее уставилась, а потом попыталась поднести ко рту.
Фрэнсис в ужасе схватила Лилиану за запястье:
– Ты же не собираешься съесть ее прямо сейчас?
– Так надо, – сказала Лилиана. – Надо принимать по несколько таблеток первые три дня, а на четвертый принять все остальные.
– Нет, давай только не здесь, не сейчас.
Все казалось слишком реальным здесь и сейчас, когда мимо с гудками проносился таксомотор и красные автобусы, урча моторами, катили по Оксфорд-стрит.
Но Лилиана по-прежнему держала таблетку на ладони.
– Так надо, Фрэнсис, – повторила она. После чего втянула щеки, энергично подвигала губами, собирая слюну во рту, закинула таблетку на язык и, поморщившись, быстро проглотила.
Фрэнсис напряженно смотрела на нее:
– Как ты себя чувствуешь?
Лилиана протяжно выдохнула:
– Уже лучше, потому что начало положено. Но нам еще ждать и ждать. – Она свернула пакетик и затолкала поглубже в сумку. – Я приму еще одну на ночь и одну, когда проснусь утром. Если повезет, уже завтра начнется.
То же самое Лилиана сказала назавтра утром и повторяла весь день. Она оставалась уверенной и спокойной, а вот Фрэнсис с ума сходила от тревоги: когда они были вместе – все время пристально вглядывалась в лицо Лилианы, ища признаки недомогания; а когда они были врозь – постоянно топталась у подножья лестницы, прислушиваясь, не раздадутся ли наверху какие-нибудь необычные звуки.
– Какая ты смешная, – сказала Лилиана. – Хуже мужчины, честное слово. Будь ты замужем, ты бы из-за такого пустяка не переживала. Как, по-твоему, это делают другие женщины?
– На других женщин мне плевать. Я волнуюсь только за тебя. А вдруг ты потеряешь сознание или…
– Не потеряю. В прошлый раз не теряла же. Ты просто наберись терпения.
Этот разговор состоялся в среду вечером, до возвращения Леонарда с работы. А на следующее утро Лилиана прибежала к Фрэнсис очень бледная, но радостно возбужденная. Кажется, началось, сообщила она. У нее тянет внизу живота. Ее здорово слабит, и сейчас, подтираясь в туалете, она обнаружила «выделения». Теперь главное, чтобы зародыш не вышел слишком скоро: если все случится уже сегодня вечером, когда Леонард будет дома, придется врать, что у нее тяжелые месячные, ну или даже самопроизвольный выкидыш… Фрэнсис взяла Лилиану за руки и поцеловала, но внутри у нее все сжималось и переворачивалось. Она не могла поверить, что всего за пару дней ее жизнь столь далеко отклонилась от своего курса, сузилась до немыслимой степени, свелась к нездоровому наблюдению за Лилианиными внутренностями, за работой кишечника и кровянистыми выделениями.
Однако ближе к вечеру уверенности у Лилианы поубавилось. Выделения прекратились, тянущая боль в животе утихла, и теперь появилась сильная тошнота. При резке мяса к ужину Лилиане стало так дурно, что она метнулась к раковине, давясь рвотными позывами. Хорошо бы, конечно, попробовать горячую ванну, сказала она; только нужен почти кипяток, иначе не поможет. Но мать Фрэнсис была дома – не греть же котелки с водой при ней. Они сидели в гостиной наверху, и Лилиана нервно ерзала на месте, держась рукой за живот.
