Лилиана горестно взглянула на нее:
– Ты же бросила прежнюю свою подругу.
Слова застигли Фрэнсис врасплох, и она не нашлась, что ответить.
Какое-то время обе молчали. Фрэнсис невидящими глазами смотрела на деревья поодаль.
– Давай пока оставим все как есть, – наконец сказала Лилиана. – Вдруг со временем что-нибудь изменится…
– Что может измениться, если мы сами не изменимся?
– Я… я не знаю.
– А до тех пор – что? Мне по-прежнему придется делить тебя с Леонардом?
– Нет, все не так.
– По ощущениям – именно так. И даже хуже! А он даже не знает, что делит тебя со мной.
– Но близость с ним ничего для меня не значит. Просто какие-то дурацкие телодвижения. Он для меня все равно что мертвый. Иногда я в самом деле хочу, чтобы он умер. Ужасно, конечно, говорить такое, но мне иногда хочется, чтобы Лена переехал автобус побольше да потяжелее. Мне хочется… Ах, это несправедливо! Вот бы нам с тобой закрыть глаза, потом открыть, и глядь – а у нас уже все-все по-другому!
Лилиана и впрямь зажмурилась, будто загадывая желание. «Но какое именно у нее желание?» – подумала Фрэнсис. Она уже перестала понимать, в чем главная трудность. В том, что они обе женщины? Или в том, что Лилиана замужем? Похоже, две эти проблемы безнадежно переплелись между собой. Она могла мысленно вытянуть из клубка одну из них и распутать, но другая между тем оставалась страшно запутанной. А стоило лишь заняться второй, первая тотчас же вновь закручивалась невообразимыми узлами. «Должно же быть что-то… какое-то слово, какая-то фраза, какой-то ключ ко всему», – в отчаянии думала Фрэнсис, но ничего не находила, как ни старалась.
Они все еще молчали, когда с другой стороны оркестровой беседки донеслось хихиканье: двое мальчишек стояли на гравиевой площадке, заглядывая внутрь. Вероятно, они почувствовали драматическую напряженность разговора между Фрэнсис и Лилианой или увидели что-то особенное в их позах: «Тили-тили-тесто!» – прокричал один из них, и оба бегом ринулись прочь, хохоча во все горло.
Лилиана вздрогнула и резко оттолкнулась от перил:
– О господи! Пойдем отсюда! Мы здесь на самом виду.
– Да никто не смотрит, успокойся. Ну парочка школьников, делов-то.
– Мне неприятно. Давай пойдем отсюда.
Они вышли из беседки и зашагали по дорожке. Ничего не изменилось, подумала Фрэнсис. Ничего не разрешилось, не определилось. Ей снова захотелось спросить: «Что же нам делать дальше?» Но сколько раз можно спрашивать одно и то же? Для нее самой вопрос этот уже начинал звучать до противного жалобно. Они с Лилианой шли, не держась за руки, и идти больше было некуда, кроме как домой.
А потом им уже не представилось ни одной возможности остаться наедине. Леонард в кои-то веки вернулся со службы рано и, казалось, провел весь вечер на лестничной площадке: поднимаясь наверх, Фрэнсис всякий раз натыкалась на него, возящегося со своими теннисными ракетками, начищающего белым кремом свои спортивные туфли. Фрэнсис видела Лилиану лишь мельком, поверх его плеча. За весь вечер они с ней ни разу не обнялись, не поцеловались и утром даже не смогли попрощаться толком. Мистер Уисмут и Бетти прибыли одновременно с посыльным от мясника, и ко времени, когда Фрэнсис взяла мясо и уладила какое-то недоразумение с заказом, сумки и чемоданы Лилианы и Леонарда, а затем сами Лилиана с Леонардом втиснулись в узкий автомобиль Чарли – и покатили прочь.
9
И в глубине души – да! – Фрэнсис даже испытала облегчение, когда они уехали. Тайное общение с Лилианой, постоянная необходимость выискивать и использовать на всю катушку жалкие крохи времени с ней – эти восхитительные, но мимолетные мгновения, которые извлекаешь из будней, точно устрицу из раковины, и жадно пожираешь, одним глазом глядя на дверь, одним ухом прислушиваясь, не раздадутся ли шаги на лестнице, никогда не смакуя с полным удовольствием, – все это, осознала Фрэнсис, страшно выматывало нервы. Два или три часа в то субботнее утро она слонялась между кухней и гостиной в неком подобии транса. А после обеда прилегла с газетой на диван, закрыла глаза, лишь бы не видеть последние плохие новости, и неожиданно заснула.
Отправляясь на боковую в десять вечера, она по-прежнему зевала. Поскольку теперь из соседней спальни не доносилось никаких звуков, чтобы к ним прислушиваться, Фрэнсис спала спокойно, а утром, пока мать была в церкви, приняла ванну, после чего босиком побродила по дому с сигаретой. Она со стыдом увидела, насколько сильно запустила хозяйство: затянутые паутиной углы, пыльная лепнина, жирные пятна и отпечатки пальцев на полированной мебели. Она взяла листок бумаги, карандаш и составила список дел.
На другой день, с утра пораньше, Фрэнсис взялась за работу с твердым намерением выполнить все пункты один за другим. Начала с лестничной площадки: вытерла там везде пыль, подмела пол, выбила коврики.
Под конец набрался целый совок пуха, ворсинок и спутанных волос: темных Лилианиных, рыжеватых Леонардовых и ее каштановых. При виде них, сметенных в один ворох, Фрэнсис слегка замутило. Оставлять это в доме неприятно, решила она, даже сжигать в печке не хочется. И потому отнесла все на компостную кучу у дальней стены сада. Пока Фрэнсис выходила, доставили утреннюю почту: вернувшись в холл, она обнаружила несколько писем на половике под дверью. Когда она наклонилась за ними, сердце у нее слабо трепыхнулось – а вдруг одно из них от Лилианы? Разве не черкнет она хотя бы пару строк, чтобы сообщить, что добралась благополучно?
Однако все письма оказались от лавочников. Фрэнсис засунула их в расходную книгу.
На следующий день почты вообще не было, и на следующий за ним – тоже. А в четверг пришли лишь очередные счета… Но каждое утро с нетерпением ждать почтальона было страшно унизительно. Фрэнсис поехала в город и зашла к Кристине. А когда Кристина насмешливо поинтересовалась: «Ну как там твоя настоящая Любовь?» – она пренебрежительно фыркнула:
– Моя Любовь упаковала чемодан и усвистала с мужем в Гастингс. Моя Любовь ест мороженое на набережной, катается на ослике… не знаю, право. Мне все равно.
Кристина не стала расспрашивать. Заварила чай, достала сигареты, пошарила в буфете и нашла пакет арахиса. Какое-то время они сидели, с хрустом разламывая скорлупу. А когда прикончили все орехи, Кристина подалась вперед в своем кресле и сказала:
– Есть идея! Тебе когда возвращаться? Давай сходим в мюзик-холл! Если поторопимся – успеем в Холборн ко второму отделению. Я плачу. Что скажешь?
В свое время они часто вот так вдруг срывались с места и мчались куда-нибудь. Фрэнсис стряхнула крошки с платья. Оставив стол неубранным и на ходу застегивая жакеты, Фрэнсис и Кристина сбежали по каменной лестнице на улицу. Там сразу же поймали автобус и через пять минут вышли у Холборн-эмпайр, а спустя еще пять минут уже сидели в жаркой сияющей темноте балкона, глядя на двух комиков, которые кружили по сцене на тандеме. Среди пожилой публики, сосущей мятные леденцы, Фрэнсис почувствовала себя совсем еще молодой. Искоса посмотрев на Кристину, на миг встретившись с ней взглядом и улыбнувшись, увидев ее острое личико и светлые волосы, подсвеченные огнями сцены, она неожиданно испытала прилив нежности или даже какого-то более глубокого чувства: сердце у нее дрогнуло и затрепетало, словно сквозь него проскользил призрак былой страсти.
