Эта мысль заставила Фрэнсис попрощаться с ними и направиться к своей спальне. Открыв дверь, она обнаружила на полу под ней очередное послание Лилианы: пронзенное стрелой сердце, нарисованное на листке бумаги. С минуту она неподвижно смотрела на листок, потом положила на тумбочку, рисунком вниз.
Ко времени, когда Фрэнсис разделась, легла в кровать и выкурила свою вечернюю сигарету, Лилиана с Леонардом уже вышли из кухни, и кто-то из них уворачивал газ на лестничной площадке. Мгновением позже дверь соседней спальни с тихим щелчком затворилась. Этот щелчок Фрэнсис слышала каждый вечер на протяжении последних трех месяцев, но сегодня он почему-то ее растревожил. Она беспокойно ворочалась в постели, изнемогая от жары, несмотря на открытое окно, и порывисто приподнимала голову с подушки всякий раз, когда ей чудились приглушенные голоса, смех, шорохи и скрипы, доносящиеся через лестничную площадку… Но все было тихо.
Наутро они с Лилианой решили впредь быть осторожнее. Условились видеться в комнате Фрэнсис, где смогут услышать не только переднюю дверь, если кто войдет, но и заднюю тоже. И всю следующую неделю они вели себя очень осмотрительно: занимались любовью, только когда дома никого не было, а все остальное время горели возбуждением от нежных взаимных прикосновений при случайных встречах на лестничной площадке или на лестнице. Фрэнсис сказала матери, что все хорошенько обдумала – и да, она действительно что-то разленилась в последнее время. Может, нужна какая-нибудь помощь по части благотворительности? Что там насчет лотерейных билетов? Билетов оказалось пятьсот штук. Фрэнсис просидела несколько часов кряду, рисуя на них номера чернилами, а на другой день столько же времени ходила по окрестным домам, уговаривая людей купить билеты. Какой-то своей частью она получала от этого удовольствие. И даже временная разлука с Лилианой не огорчала: какой-то своей частью она радовалась и этому. Она хорошо помнила ощущение удушья, недавно возникшее у нее в аляповато разукрашенной гостиной.
Но ночью, в темноте, Фрэнсис помимо своей воли подняла голову с подушки и напряженно прислушалась, когда дверь соседней спальни закрылась со знакомым щелчком. А занимаясь с Лилианой любовью в следующий раз, она осознала, что страсть приобрела какое-то новое качество. Они разделись донага, но теперь наготы ей было недостаточно: она хотела проникнуть в самое нутро Лилианы, овладеть ею полностью, неистово лаская руками, губами, языком… Потом они лежали обессиленные, с бурно стучащими сердцами, тяжело переводя дыхание и прижимаясь друг к другу так тесно, что Фрэнсис не отличала своего сердцебиения от Лилианиного. Когда она попыталась высвободиться из объятий, Лилиана сомкнула руки вокруг нее еще крепче:
– Не отпускай меня! Никогда не отпускай!
Но как только сердцебиение унялось и Лилианино объятие ослабло, настроение у Фрэнсис омрачилось. Она подумала о том, как будет лежать здесь ночью одна, обнимая пустоту, и прислушиваться к звуку закрывающейся двери. Она никогда прежде не спрашивала, что за ней происходит. Не хотела знать. Это казалось чем-то, не имеющим к ней ни малейшего отношения и едва ли имеющим отношение к Лилиане. Но сейчас вдруг неизвестность стала невыносимой.
– Лилиана, а когда ты с Леонардом… с ним у тебя так же?
Несколько долгих секунд Лилиана не шевелилась, потом перекатилась на спину:
– Ах, Фрэнсис, не спрашивай. Я не хочу думать о нем, когда я с тобой. С ним я… когда-то в нашей близости была настоящая страсть, в самом начале. Но так, как с тобой, никогда не было. С тобой я отдаюсь полностью. С ним…
– Вы часто этим занимаетесь?
– Пожалуйста, Фрэнсис, не спрашивай. – Лилиана прикрыла глаза согнутой в локте рукой.
– Я предпочла бы знать, чем не знать, вот и все. Часто?
– Не знаю, – неохотно ответила она. – Не так часто, как раньше. Леонард знает, что я не хочу.
– Он знает, что ты не хочешь, но все равно принуждает тебя к близости? Он что, животное?
– Нет, все не так.
– Значит, ты хочешь.
– Нет! Мне это противно! Ты не понимаешь. Ты не знаешь, что значит быть замужем. Если я откажусь… у мужчин же все по-другому. Если я откажусь, Лен захочет знать почему, начнет изводить меня, устраивать скандалы. Наверняка заподозрит что-то. Это осложнит все для нас с – тобой. Он и так уже интересуется, почему ты проводишь со мной столько времени.
От последних слов Фрэнсис стало нехорошо.
– Это… извращение какое-то, – медленно проговорила она. – Людей вроде меня называют извращенцами, но… Ты вполне можешь брать с него почасовую плату. По крайней мере, это будет честно.
Лилиана перевернулась на бок и снова прильнула к ней:
– Пожалуйста, не надо все портить. Это было так чудесно. Просто идеально. Разве нет?
– Да, – признала Фрэнсис. – Но…
– Но что?
– Ну, это идеально в том смысле, в каком идеально нечто, укрытое под герметичным стеклянным колпаком или застывшее в янтаре. Мы не делаем ничего, кроме того что обнимаемся. Не делаем ничего, кроме того что лежим в комнате с задернутыми шторами, как сейчас.
– Но что же еще мы можем делать?
– Разговариваем мы с тобой только о разной ерунде. О коврах-самолетах. О цыганских королевах. А ты значишь для меня гораздо больше. Я не хочу жить с тобой вымышленной жизнью. Я хочу… не знаю, чего я хочу. Мне почти жаль, что я не мужчина. Я никогда раньше не жалела об этом. Но будь я мужчиной, я могла бы сводить тебя на танцы, на ужин в ресторан…
– Будь ты мужчиной, – ответила Лилиана, – ты не смогла бы сделать ничего подобного. Леонард узнал бы и полез бы на тебя с кулаками. Люди стали бы всячески осуждать меня. Ты не хочешь быть мужчиной, правда? Я не полюбила бы тебя, будь ты мужчиной. Ведь тогда ты была бы не ты. Танцы, ужины – какое они имеют значение? Меня без счету раз водили на танцы и ужины – и они решительно ничего не значат. А это значит очень многое.
– И что же это значит?
– Что мы любим друг друга.
– Но сегодня ночью ты ляжешь с мужем, а я буду здесь воображать, как вы занимаетесь сексом в соседней комнате. Мне все труднее и труднее с этим мириться. Поначалу я ничего не имела против. Ну или убеждала себя, что мне все равно. Разве ты сама не против близости с ним?
Лилиана опустила глаза и проговорила странным, безжизненным голосом, какого Фрэнсис у нее никогда прежде не слышала:
– Я всегда против, каждую минуту.
– Тогда почему ты… не оставишь Леонарда?
Лилиана вскинула взгляд:
– Что?
– Уйди от него, и все дела.
– Ах, Фрэнсис, да как такое возможно?
– Ты его любишь?
– Ты знаешь, что нет.
– Тогда положи этому конец.
– Прекрати, Фрэнсис. Куда я подамся? На что буду жить?
– Ты можешь жить… со мной.
