На набережной она снова остановилась, разглядывая витрину сувенирной лавки. Там были выставлены китайские фарфоровые безделушки: ветряные мельницы, домики, кошечки и собачки. Среди них уютно размещался фургончик с лошадкой – цветастая дешевая вещица, предназначенная для малых детей или слабоумных старушек, но при виде нее сразу вспомнилась Лилианина фантазия насчет цыганских короля и королевы. Стоил фургончик шиллинг и шесть пенсов. Это будут выброшенные деньги. И Фрэнсис уже потратилась на букет сирени…
«Ох, да какого черта! – подумала она. – Человек не каждый день влюблен по уши!»
Она решительно зашла внутрь и купила безделушку, а по возвращении домой прямиком поднялась к себе и потратила уйму времени на то, чтобы красиво завернуть ее в разноцветную бумагу и перевязать ленточкой.
Фрэнсис отдала подарок Лилиане на следующее утро, пока мать копошилась в саду. Она вручила его со смехом, и Лилиана тоже рассмеялась, развернув обертку, но когда дешевая фарфоровая безделица оказалась между ними, в сложенных горстью ладонях, обе почему-то перестали смеяться и посерьезнели.
– Я буду смотреть на него в твое отсутствие, – сказала Лилиана. – Кто бы ни находился со мной рядом – Лен или кто другой. Он будет думать, что я здесь, с ним, но я буду не с ним. Я буду с тобой, Фрэнсис.
Она поднесла фургончик к губам, закрыла глаза, словно загадывая желание, и поцеловала. А потом поставила на каминную полку, на место Морячка Сэма – прямо здесь, в собственной гостиной Леонарда, чей равнодушный взгляд, подумалось Фрэнсис, будет случайно падать на фарфоровый фургончик раз сто в день. Эта мысль вызвала у нее смешанные чувства, и она не поняла, какое из них преобладает: тревога или счастливое возбуждение.
8
Вероятно, разговор с Кристиной разрушил какие-то чары: вскоре после него все стало меняться не в лучшую сторону. Через пару дней, во время завтрака, матери принесли записку от миссис Плейфер с приглашением зайти в «Бремар» на пару часов, чтобы обсудить новое благотворительное предприятие. Фрэнсис планировала посвятить утро домашним делам и в любой другой день воспользовалась бы отсутствием матери, чтобы рьяно взяться за какую-нибудь особенно грязную работу, но сегодня, едва лишь мать вышла за порог, возбуждение от мысли, что Лилиана там, наверху, одна, стало нарастать в ней, как нестерпимый зуд. Наконец Фрэнсис не выдержала: поднялась по лестнице и постучала в дверь гостиной. Лилиана задернула портьеры, и комната превратилась в полутемное, теплое, уединенное убежище, каким казалась в памятную ночь со «змеями и лестницами». Сначала они лежали в обнимку на диване, целуясь, потом переместились на пол, осторожно расстегивая платья друг на друге.
Но когда Фрэнсис попыталась запустить руку Лилиане под юбку, Лилиана ее остановила:
– Нет.
– Нет?
– Не сейчас. Сначала ляг на спину, дай мне поласкать тебя.
Фрэнсис подчинилась: легла навзничь, закрыла глаза и позволила Лилиане поднять ей юбку, раздвинуть ей ноги. Она ощутила на своем обтянутом чулком бедре ладонь Лилианы, потом ее теплые быстрые губы. Почувствовала, как губы становятся влажными и бархатистыми, касаясь голой кожи над чулочной каймой. Нежные пальцы отодвинули в сторону перемычку коротких панталончиков, и губы оказались у нее между ног, тесно прижатые к ней, горячие и неподвижные, настолько невыносимо неподвижные, что Фрэнсис начала тихонько тереться о них – и тогда они ожили, раскрылись, задвигались, обжигая жарким дыханием, и язык заскользил, настойчиво надавливая, снова и снова…
Потом, с мучительной внезапностью, губы оторвались от нее. Фрэнсис приподняла голову:
– Что?…
– Ш-ш-ш! – шепнула Лилиана. Она смотрела на дверь, прижимая палец к мокрым губам. Теперь Фрэнсис тоже услышала: скрип ступенек, шаги на лестничной площадке. Прежде чем она успела пошевелиться, раздался голос:
– Фрэнсис, ты здесь?
Там, на площадке, прямо за неплотно закрытой дверью, стояла мать.
Они молниеносно вскочили на ноги, словно под действием электрического разряда. Лилиана лихорадочно вытирала губы и подбородок. Юбка у Фрэнсис была задрана выше бедер, один чулок сполз, отстегнувшись от подтяжки. Она торопливо пристегнула его, выровняла чулочные швы, одернула платье, пригладила волосы. Тапки, где тапки? Она заметила одну под диваном; наклонившись набок, попыталась зацепить ее пальцами ноги и вытащить…
– Фрэнсис? – снова позвала мать.
Ладно, черт с ними, с тапками! Фрэнсис коротко взглянула на Лилиану и с колотящимся сердцем подошла к двери.
Мать уже направлялась обратно к лестнице. Услышав шаги Фрэнсис, она повернулась:
– А, ты здесь все-таки!
– Да, я здесь. – Фрэнсис переступила через порог комнаты, затворяя за собой дверь. – В чем дело? С тобой все в порядке?
– Да, не волнуйся. Это Пэтти, горничная миссис Плейфер. У нее желудочное расстройство. Ничего страшного, если к врачу обратиться, но она твердо решила лечиться аррорутом, а у них весь вышел. У нас ведь есть аррорут? Я была уверена, что есть, и пообещала сейчас же им принести. Обшарила всю кладовую, но не нашла.
Мать была в плаще и шляпе. Очевидно, чтобы сократить путь, она возвратилась по проулку и через сад, вот почему они не услышали ни лязга замка, ни стука двери.
– Ты давно здесь? – слегка запинаясь, спросила Фрэнсис.
– Всего несколько минут. Увидела, что в гостиной тебя нет, и пошла искать.
– Да… я была тут, у Лилианы.
Теперь мать всмотрелась в нее повнимательнее:
– Да? И чем же вы занимались? Ты выглядишь так, будто бегала взапуски.
– Правда? – Фрэнсис делано рассмеялась. – Лилиана обучала меня кое-каким танцевальным шагам.
Она сказала первое, что пришло в голову. Надо же было как-то объяснить свой внешний вид и поведение. Фрэнсис отчетливо видела себя со стороны – растрепанные волосы, раскрасневшиеся щеки, мятое платье, разутые ноги – и все еще ощущала скользкое возбуждение между бедрами. Решив прибегнуть к маленькой лжи, чтобы отвлечь внимание от большей (каковой прием не раз выручал ее в прошлом), она добавила с видом человека, пойманного с поличным:
– И еще мы курили. Я не хотела, чтобы ты унюхала табачный дым.
Помогло ли это? Или наоборот, лишь повредило? Мать неодобрительно поджала губы, как всегда в подобных случаях. Но потом вдруг словно бы засомневалась и перевела подозрительный взгляд с Фрэнсис на притворенную дверь.
Теперь Фрэнсис оставалось лишь призвать на помощь всю свою выдержку и вести себя как ни в чем не бывало. Она решительно двинулась к лестнице. Бедная Пэтти. Да, конечно, у них есть аррорут. Она только на прошлой неделе использовала его для выпечки к воскресному обеду. Надо просто посмотреть в кладовой повнимательнее…
Они молча спустились в кухню. Дверь кладовой была открыта, коробка с аррорутом стояла на полке, на самом виду, – где ее сразу заметил бы любой, кроме матери. Коробка почти полная. Пэтти, конечно же, не нужно столько? С минуту Фрэнсис возилась, пересыпая муку на кусок оберточной бумаги, потом аккуратно сворачивая пакетик и перехватывая его двумя аптечными резинками.
