Назавтра утром Фрэнсис встала, полная решимости.
– Нам надо чаще выбираться из дома, – заявила она изумленной матери. – Надо разнообразить нашу жизнь. Мы погрязли в рутине.
Она составила список мероприятий: концерты, экскурсии, общественные собрания. Под влиянием момента пролистала свою записную книжку с адресами и написала письма старым друзьям. Взяла в библиотеке несколько книг современных авторов, которыми никогда раньше не интересовалась. Начала самостоятельно изучать эсперанто, повторяя фразы за работой по дому.
La faro brulos malbone. Огонь горит сильно.
U vi min comprenas? Вы меня понимаете?
Nenie oni povis trovi mian hundon. Они нигде не нашли мою собаку.
– Ты замечательно выглядишь, Фрэнсис, – сказала подруга матери, миссис Плейфер, заглянувшая к ним в середине месяца. – Раньше ты частенько ходила хмурая, а сейчас прямо вся светишься, чему я очень рада. Хочу пригласить вас с матушкой на ужин. У меня теперь есть радиоприемник. Можем послушать вместе какую-нибудь передачу. Что скажешь? Давай в ближайшие дни. Скажем, в четверг?
Ну… почему бы и нет? Фрэнсис знала миссис Плейфер всю свою жизнь. Ее муж работал старшим брокером в фирме отца Фрэнсис, а дочери учились в одном классе с Фрэнсис. Сейчас миссис Плейфер заседала в разных благотворительных комитетах вместе с матерью Фрэнсис. Она принадлежала к разряду степенных эдвардианских дам, одержимых жаждой организаторской деятельности, и вечера в ее обществе обычно проходили скучновато. Но… для разнообразия и такое сгодится. Ведь Фрэнсис хотела именно разнообразия. И вот в четверг вечером она надела темно-синее платье, старательно расчесала и уложила волосы, и они с матерью проделали недолгий путь через вершину Чемпион-Хилл к «Бремару» – внушительному особняку миссис Плейфер, построенному в семидесятые годы.
– Ах, как мило ты выглядишь! – воскликнула миссис Плейфер, приветствуя Фрэнсис в гостиной. – Я знала, что поход в гости будет тебе на пользу. Садись вон там, у окна на свету, рядом с мистером Краузером. Вам, молодежи, солнце нипочем. А я солнце плохо переношу.
Значит, мистер Краузер тоже приглашен на обед. Обмениваясь с ним рукопожатием, Фрэнсис вспомнила, что слышала о нем от матери. Он то ли служил в одном батальоне с сыном миссис Плейфер, Эриком, то ли лежал на соседней койке в лазарете, когда Эрик умер, – что-то такое, в общем, – и миссис Плейфер совсем недавно разыскала его. Ибо у миссис Плейфер была еще одна страсть – собирать всевозможные подробности, касающиеся смерти Эрика в Месопотамии. Она переписывалась с капелланами, медсестрами, военными врачами, полковниками. Хранила фотографии могилы Эрика и места, где он был ранен. Изучала книги, карты, планы местности – она любила хвастаться, что, закрыв глаза, мысленно видит улицы Багдада столь же ясно, как, например, улицы Камберуэлла.
«Интересно, – подумала Фрэнсис, – понимает ли мистер Краузер, зачем он здесь нужен?»
Это был довольно привлекательный мужчина лет тридцати, темноволосый, с аккуратными усами.
– Вы давно знаете миссис Плейфер? – спросил он, пока они потягивали херес, и Фрэнсис объяснила связь между семьями.
– В школьные годы я здесь часто бывала, в гостях у Кейт и Делии. Сейчас они обе замужем и живут далеко. Делия так вообще на Цейлоне.
Мистер Краузер кивнул:
– Я сам одно время думал поселиться на Цейлоне. Или в Южной Африке. У меня там двоюродный брат.
– Вот как? А чем вы там собирались заниматься?
– Пошел бы на какую-нибудь административную должность, если бы взяли. Или подался бы в инженеры. Не знаю даже.
– Судя по вашим словам, вы человек разносторонне одаренный.
Он улыбнулся, но продолжать тему не стал.
Прозвонил обеденный гонг, и они прошли в столовую залу, тоже залитую ярким предвечерним солнцем. Фрэнсис, опять усаженная хозяйкой у самого окна, рядом с мистером Краузером, на протяжении всего обеда щурилась от ослепительного света. Тем не менее съесть четыре блюда, приготовленные не своими руками, было настоящим наслаждением. Миссис Плейфер, чьи капиталовложения оказались удачными, не расставалась со своими слугами даже во время войны. Она держала кухарку и горничную Пэтти, а также приходящую служанку для черной работы. Нарезая маслянистую куриную грудку в беспощадном свете солнца, Фрэнсис ясно видела, в каком ужасном состоянии у нее руки. Она заметила, что мистер Краузер один раз взглянул на них и тотчас вежливо отвел глаза.
Он сохранял вежливость, даже когда разговор, как и следовало ожидать, перешел на Эрика. Несколько натянутым, но учтивым тоном он рассказывал о проведенных в Месопотамии днях, о палящей жаре, о раскаленном песке, об изнурительных переходах, о сумятице и неразберихе короткого боя, в котором они с Эриком были ранены. Миссис Плейфер одобрительно кивала, словно коллекционер, оценивающий новое приобретение и прикидывающий, в какую витрину его поместить. Когда по завершении обеда они вернулись в гостиную и уселись у радиоприемника, мистер Краузер любезно вызвался покрутить ручки настройки. Радиоприемник произвел на Фрэнсис неоднозначное впечатление. Она почувствовала себя довольно нелепо, когда надела наушники и, к великому своему разочарованию, не услышала ничего, кроме подобия предсмертных хрипов, продолжавшихся добрых две минуты. Но наконец треск и шипение преобразовались в голос, и тогда… да, было странно и восхитительно вдруг услышать строки Шекспира и с замиранием сердца осознать, что слова прилетают через многие мили пустого пространства, прямо в уши, точно шепот Бога. Но даже еще более странно было снять наушники и внезапно понять, что шепот продолжается и будет продолжаться, все такой же страстный – независимо от того, слушает кто-нибудь или нет.
Пэтти принесла кофе, и они вышли наружу. Лето уже перевалило за середину, но погода стояла на удивление теплая и ясная. Мать Фрэнсис и миссис Плейфер устроились в тростниковых креслах на террасе, а Фрэнсис с мистером Краузером спустились в сад и неспешно пошли по дорожке. Сиамские кошки миссис Плейфер, Ко-ко и Ням-Ням, увязались за ними, а когда они уселись на резную каменную скамью, Ням-Ням запрыгнула на колени к мистеру Краузеру, и тот гладил и почесывал ее, пока она не заурчала, как крохотный моторчик.
Они сидели на виду у миссис Плейфер и матери Фрэнсис, но за пределами слышимости, а потому могли разговаривать совершенно свободно. Наблюдая, как мистер Краузер почесывает за ухом блаженно мурлычущую кошку, Фрэнсис сказала:
– Боюсь, вам сегодня пришлось сполна отплатить миссис Плейфер за гостеприимство. Не только помощью с радиоприемником, я имею в виду. Вряд ли вам было приятно.
Не поднимая глаз, мистер Краузер ответил:
– О, я не жалуюсь. Обычно, когда дамы узнают, что ты был где-то восточнее Суэца, они теряют к тебе интерес. Им подавай романтику окопной жизни и все такое.
– И вы не против вспоминать все снова и снова?
– Не против. Да, это был ад кромешный. Самый настоящий ад. Но поверите ли, я иногда ловлю себя на том, что тоскую по тем дням. Видите ли, там ты постоянно сознавал, что делаешь важное дело. А это очень много значит, как я теперь понял. Здесь же… сейчас, когда все закончилось… ты оказался никому не нужен. Друзей почти не осталось – мало кто вернулся живым. На приличную должность таким, как я, не устроиться. На днях я случайно столкнулся со своим лейтенантом. Так он чистит обувь на вокзале Виктория! Другие мои знакомые мыкаются с места на место, хватаясь то за одно, то за другое. Ни у кого из нас недостает силы за что-то зацепиться. Сам я живу, будто в тумане. Цейлон, Южная Африка – я никогда туда не доберусь. А если даже и доберусь, стану влачить там такое же бессмысленное существование, как здесь. Честно говоря, я завидую простому рабочему человеку. Да, у него тоже нет работы, но, по крайней мере, у него есть идеи большевизма.
