– Почему бы и нет? Давайте!
Казалось, все происходящее доставляло ей неподдельное удовольствие. Она зачарованно наблюдала, как Фрэнсис выкладывает два листочка бумаги и осторожно насыпает на каждую табаку из жестяной коробочки; затем положила обнаженные локти на стол и подалась вперед, чтобы получше рассмотреть, как первая сигарета обретает форму. Одно запястье у нее обхватывал красный деревянный браслет, под стать бусам на шее, но на пальцах украшений не было, если не считать тонкого обручального кольца и такого же тонкого помолвочного, с крохотными бриллиантами.
– Ух, как ловко у вас получается! – восхищенно сказала миссис Барбер, когда Фрэнсис поднесла сигарету к губам и провела кончиком языка по клейкой полоске. А через несколько секунд, когда и вторая сигарета была готова, она добавила: – Такие аккуратненькие, даже курить жалко!
Однако миссис Барбер взяла сигарету и наклонилась к зажженной спичке, которую протянула Фрэнсис. При этом она на мгновение положила руку ей на запястье, и Фрэнсис отчетливо ощутила живое тепло ее ладони и пальцев.
С сигаретой миссис Барбер выглядела как-то иначе – более взрослой, что ли. После первой затяжки она откинулась на спинку стула, небрежным привычным движением сняла с губы крошку табака и сказала:
– Видел бы нас сейчас Лен. Он прямо как ваша матушка, мисс Рэй: запрещает мне курить. Но с другой стороны, мужчины вечно норовят запретить женщинам все то, что сами охотно делают, – вы не замечали?
Миссис Барбер, разумеется, говорила о вещах сугубо житейских, но Фрэнсис, поискав глазами, куда бы стряхивать пепел, и наконец выдвинув на середину стола блюдце, откликнулась:
– Голосовать, например? Баллотироваться в парламент? Нет, никогда подобного не замечала. Так, что еще? Руководить промышленными предприятиями? Работать, состоя в браке? Требовать развода в судебном порядке? Остановите меня, если утомлю вас перечислением.
Миссис Барбер рассмеялась, одновременно выпуская дым. И смех этот, зримо явленный облачками дыма, вылетающими из чуть округленных полных губ, был таким теплым, таким искренним, таким непохожим на ее обычное машинальное хихиканье, что Фрэнсис испытала странное ликование оттого, что породила его своими словами.
Какое-то время они курили в тишине, которую нарушали лишь тихие кухонные звуки: тиканье часов, шуршание угольков в печи, мелодичный стук капель о раковину в судомойне.
Встретившись взглядом с миссис Барбер, Фрэнсис сказала:
– Я была рада познакомиться с вашей семьей.
В глазах миссис Барбер появилось недоверчивое выражение.
– Очень мило с вашей стороны, что вы так говорите.
– Я вовсе не из вежливости. Я всегда говорю, что думаю.
– Я не хотела, чтобы вы с ними встречались. Вы и ваша мать.
– Вот как? Почему?
– Ну… Лен сказал, что вы сочтете их вульгарными.
Фрэнсис почувствовала смутную вину, вспомнив, как наблюдала за уходящими гостьями из окна, и почувствовала еще что-то, более смутное, по отношению к миссис Барбер. Стряхивая пепел в блюдце, она твердо сказала:
– Я очень рада, что они зашли. Особенно мне понравилась ваша мать. Что с вами? Вы расстроились?
Миссис Барбер слегка поникла.
– Просто… ну… она действительно всем нравится. И беда в том, что она из кожи вон лезет, чтобы понравиться. Она постоянно в образе, моя мать, и постоянно переигрывает. Некоторые ее шуточки сегодня… Миссис Рэй, наверное, была в ужасе. И потом, она вечно расхаживает в этих своих старых дешевых тряпках, хотя сейчас у нее полно денег, чтобы купить приличную одежду. – Она с виноватым видом стряхнула пепел. – Нехорошо, конечно, говорить про нее такие вещи. Мама хлебнула горя в жизни, всякого повидала. Одно время мы жили страшно бедно – после смерти отца и до того, как она вышла за мистера Вайни. Даже стыдно сказать, до чего бедно. Мать тогда работала наизнос, вот почему у нее спина больная. А ноги ее вы видели?
Фрэнсис страдальчески поморщилась:
– Неужели ничем нельзя помочь?
– О, она чихать хотела на предписания врачей. Вдобавок мистер Вайни совсем не дает ей роздыха. Она должна все время что-то для него делать, каждый час дня и ночи. Для него праздно сидящая женщина все равно что нож, ржавеющий от бездействия. – Миссис Барбер повернула голову, услышав звон часов. – Ой, уже пять? Лен вот-вот вернется. Он сегодня был у родителей. Надо бы пойти прибраться. Его мать содержит дом в идеальной чистоте – нигде ни пылинки.
Впрочем, последние слова она произнесла с легким зевком и продолжала сидеть, наслаждаясь сигаретой и явно радуясь возможности говорить свободно и непринужденно. Сейчас миссис Барбер держалась без малейшей натянутости, какую Фрэнсис не раз замечала в ней прежде, когда она старалась показать свои хорошие манеры. Она поставила локоть на стол и оперлась подбородком о ладонь. Рука у нее округлая, плотная, гладкая. В ней нет ни единой резкой линии, с завистью подумала Фрэнсис. Она вся – теплый цвет и плавные изгибы. И ей, что называется, «уютно в своей коже» – она вся точно патока, щедро в нее влитая.
Теперь миссис Барбер блаженно улыбалась, вслушиваясь в тишину:
– Как же здесь чудесно, как тихо! Я впервые в жизни оказалась в таком тихом доме – во всяком случае, в такой тишине, как здесь, у вас. Она будто бархат. Когда становилось тихо в доме на Чевини-авеню, у родителей Лена, мне кричать хотелось. У нас с ним семьи совсем разные, знаете ли.
– Да?
– Да! Мы с сестрами воспитывались в католической вере, как наш отец. Не то чтобы мы по-прежнему ходили на мессу по воскресеньям или что-нибудь вроде. Но подобного рода вещи, они ведь остаются в тебе на всю жизнь. Родители Лена считают меня язычницей. Сами они нонконформисты. А его двоюродный брат служил в частях «черно-рыжих»…
[11] Лен не такой, – поспешно добавила она, увидев выражение лица Фрэнсис. – Но его родители и братья… У них нет ни чувства прекрасного, ни интересов в жизни, ничего такого. Если вы при них раскроете книгу, вас назовут выпендрежницей. Здесь сидишь тихо в своей комнате – и мирная тишина вокруг. И никто ведать не ведает, чем ты там занимаешься. В домах, где я росла, было совсем иначе. Там помешаешь ложкой в стакане – все соседи слышат. Ах, мисс Рэй, вы не представляете, в каких ужасных домах мы жили! Как-то раз даже в доме с привидением.
Фрэнсис подумала, что она шутит.
– С привидением? И как же оно выглядело?
– Древний старик с длинной белой бородой. Причем не расплывчатый и полупрозрачный, как призраки в книжках, а совершенно материальный, в точности как живой человек. Я дважды видела, как он медленно спускается по лестнице. Мы с Верой видели.
