Теперь Лилиана торопилась, хватала вещи без разбора, и чемодан был уже почти полон. Фрэнсис смотрела, как она укладывает в него еще одну ночную рубашку, еще одну пару туфель.
– Ты же не потащишь такую тяжесть в Уолворт? – спросила она, когда Лилиана опустила крышку чемодана и надавила на нее, пытаясь закрыть.
– Поеду на трамвае, – отрывисто проговорила Лилиана, не поднимая головы. – Я в порядке. Уже нет такой слабости, как раньше.
– Тебе действительно нужно столько вещей?
– Проще сразу все взять. Мы же не знаем, что будет дальше, верно? Мало ли какие вещи мне понадобятся.
На это Фрэнсис ничего не ответила. Еще немного понаблюдав за борьбой с чемоданом, она подошла и налегла обеими руками на упругую крышку, чтобы можно было защелкнуть замки. Лилиана стянула тяжелый чемодан с кровати и, не удержав, с глухим стуком поставила на пол.
– Я сама справлюсь, – упрямо сказала она, по-прежнему пряча глаза, когда Фрэнсис машинально потянулась к чемодану. – Говорю же, я нормально себя чувствую. – Помолчав, она добавила уже другим тоном, несколько нерешительным: – Но у меня есть кое-что для тебя.
Она достала из сумочки конверт и вложила Фрэнсис в руку. Фрэнсис услышала звяканье монет.
– Что это?
– Моя арендная плата, – смущенно ответила Лилиана. – Ты думала – я забыла? Там двенадцать фунтов без малого, за два месяца. Как и договаривались, да?
И это до боли напомнило момент из прошлого: когда в апреле, совсем еще чужая и незнакомая ей, Лилиана застенчиво протянула конверт с первой арендной платой. Такое ощущение, подумалось Фрэнсис, будто кто-то неумолимо накручивает их жизнь обратно на катушку, как рыболовную леску, или распарывает один за другим стежки, соединявшие их двоих.
Страшно удрученная, она попыталась вернуть конверт:
– Я не могу взять деньги, Лилиана. Ты не должна платить за комнаты, в которых не живешь.
– Пожалуйста, возьми. Они твои. Твои и твоей матери.
– Лучше оставь их себе.
– Разве тебе не нужны деньги?
– Ну… нужны, конечно. Но ведь и тебе нужны, правда?
Лилиана смутилась пуще прежнего:
– Я вчера встречалась с юристом. Он написал мне насчет денег Лена. Я про страховку. Так вот, он дал мне чек… Ах, пожалуйста, не надо! – Фрэнсис шагнула к ней и засунула конверт обратно в сумочку. Лилиана снова его вытащила и попыталась всучить Фрэнсис.
Фрэнсис сжала кулаки и вскинула руки:
– Не возьму.
Они нелепо топтались у кровати: одна – напирала, другая – уворачивалась.
– Ну возьми, Фрэнсис!
– Не возьму.
– Прошу тебя!
– Нет! Мне противны эти деньги!
– Мне тоже противны, знаешь ли! – Лилиана швырнула конверт на кровать; лицо у нее пошло красными пятнами. – Как, по-твоему, я себя чувствую? Об этом ты подумала? Тебе известно, когда Лен продлил страховку? Сразу после того вечера в июле, когда парень напал на него. Должно быть, он все продумал. Должно быть, он понял, что парень не шутит – и наверняка нападет снова. Должно быть, он всерьез думал, что может умереть! Но даже тогда, даже понимая это, Лен продолжал встречаться с ней. Я значила для него достаточно много, чтобы он обеспечил меня этими пятью сотнями. Но она значила для него гораздо больше.
– Господи! – взорвалась Фрэнсис, потеряв терпение. – Да почему тебя это волнует?
– Не знаю. Волнует, и все.
– Ты же всегда говорила, что не любишь мужа. Ты же хотела уйти от него, верно?
– Да, но…
– Хотела?
– Да! Да! Не дави на меня, Фрэнсис. Ты вечно на меня давишь. Я не могу это объяснить. Я ненавижу Лена за то, что он ее хотел. Знаю, он занимался с ней ровно тем же, чем я занималась с тобой, но все равно ненавижу его за это. И ее ненавижу. Мне никогда не нужны были его деньги. Ты говоришь, они и тебе не нужны, но… – С обиженным, упрямым выражением лица она схватила конверт с кровати и бросила на комод. – Я оставлю их здесь: хочешь бери, хочешь нет – как тебе угодно.
Затем Лилиана взяла свое пальто. Глядя, как она просовывает руку в рукав, Фрэнсис сказала:
– Значит, ты уже убегаешь? – Звук собственного голоса вызывал у нее омерзение. – Мы даже не поговорили о деле.
Лилиана немного опустила пальто.
– Так говорить-то не о чем. Мы решили просто ждать дальше. Или ты передумала?
– Нет, не передумала.
– Ты же скажешь мне, если передумаешь?
– Разумеется.
– Только не надо таким тоном! Я уже перестала понимать, что у тебя в голове. Ты словно отдалилась от меня.
– Ну да, на расстояние, равное расстоянию отсюда до Уолворта.
– А вот сейчас ты несправедлива! Ты прекрасно знаешь, почему я остаюсь там. Так проще во всех отношениях. Нам по-прежнему досаждают репортеры. Некоторые сторожат у двери, с фотокамерами. И полицейские по-прежнему наведываются почти каждый день. Ты предпочла бы, чтобы они все сюда таскались?
– Нет, – после недолгого молчания признала Фрэнсис. – Нет, не предпочла бы.
Голос Лилианы смягчился.
– Наша разлука… мы должны ее вытерпеть. Это тяжело. И все остальное тяжело. Но спустя время теперешние трудности покажутся нам пустяком. Правда? Если все благополучно разрешится?
Фрэнсис не произнесла ни слова, но медленно – не без усилия – кивнула. Лилиана надела пальто, подошла к ней, и они обнялись.
Однако у Фрэнсис было такое ощущение, будто они с ней не совмещаются, не совпадают, не подходят одна к другой. С минуту она стояла как деревянная, не испытывая ни малейшего удовольствия, потом осторожно попыталась высвободиться из Лилианиных рук.
Но Лилиана вцепилась в нее, не отпуская:
– Фрэнсис…
Сердце у нее забилось чаще – Фрэнсис ощущала, как оно колотится. Лилиана положила голову ей на плечо, а когда снова заговорила, голос у нее звучал лихорадочно, торопливо, под стать сердцебиению.
– Фрэнсис, скажи, что у нас с тобой все будет хорошо, когда этот кошмар закончится. Скажи, что все будет как раньше. Я знаю, ты ненавидишь меня за то, что я сделала, и считаешь меня слабой. Я очень, очень стараюсь быть сильной. Но позволь мне сейчас побыть слабой, хотя бы минутку. Скажи, что между нами ничего не изменится, что я не разрушила наши отношения. Я страшно боюсь. И дело не только в бедном парне, хотя и в нем тоже, конечно. Но мне кажется, я бы переносила все легче, если бы знала, если бы была уверена… Еще недавно наше с тобой будущее виделось так ясно, и все в нем было так замечательно. А теперь над ним будто занавес опустился. И я не знаю, что там будет, когда занавес снова поднимется. Я не знаю, что у тебя на уме.
