До сих пор Фрэнсис не сознавала, что сердце у нее стиснуто, но при последних словах Лилианы почувствовала, как оно резко расслабилось – будто кулак разжался. Еще семь дней свободы! От внезапного облегчения у нее закружилась голова. Фрэнсис молча кивнула. Она не могла посмотреть в глаза Лилиане. Не могла сказать ей ни единого теплого, доброго слова. Сама толком не понимала почему – от стыда ли, от отвращения или по иной причине? Со дня похорон Леонарда они с ней ни разу даже руками не соприкоснулись, а сейчас их разделяли считаные дюймы. Если бы только они могли податься навстречу друг другу, преодолевая это ничтожное расстояние… Но разве такое возможно здесь, при всех? Вдобавок Лилиана ни словом не обмолвилась насчет своего возвращения на Чемпион-Хилл.
Они немного постояли в неловком молчании, потом вернулись к остальным.
В вестибюле появились инспектор Кемп с сержантом Хитом и сразу же подошли к ним, чтобы обсудить слушание, явно довольные своим успехом. Сержант только что посадил парня в полицейский фургон, который доставит его в Брикстонскую тюрьму.
– Уж там за ним присмотрят, не беспокойтесь, – зловещим тоном заверил он отца Леонарда.
Фрэнсис случайно встретилась взглядом с инспектором, смотревшим на нее поверх плеча миссис Вайни. Кемп дружелюбно кивнул, а затем, словно не выдержав, приблизился к ней, ухмыляясь в точности как Спенсер на скамье подсудимых.
– Ну что ж, мисс Рэй, вы оказались проницательнее меня.
Фрэнсис не поняла:
– Вы о чем?
– Вы весьма скептически отзывались о мужьях, когда мы с вами беседовали на прошлой неделе. Вы были правы в своих сомнениях. И были правы насчет невиновности мистера Уисмута. Надеюсь, в конечном счете мы выступили на должном уровне, и вы вполне удовлетворены.
Он говорил шутливо, но Фрэнсис ответила совершенно серьезно:
– Нет, не удовлетворена.
Улыбка сползла с его лица.
– Вот как?
– Парень – дешевый позер. Разве не видно?
– Он отъявленный дебошир! Давно уже на примете у полиции там, в Бермондси.
– Он не убивал Леонарда Барбера. Ему просто нравится воображать себя жестоким преступником.
Инспектор потряс головой:
– Вы большая оригиналка, мисс Рэй!
– Он не убивал, – повторила Фрэнсис. – Вы ошибаетесь.
Вероятно, было в ее тоне что-то странное, что-то неуместное… какая-то излишняя горячность. Инспектор снова улыбнулся, но теперь несколько натужно. Он был слегка раздражен, возможно, разочарован – и определенно решил для себя наконец-то, что она малость с приветом, и все тут. Он шутливо пообещал принять ее слова к сведению, но, еще не договорив, стал делать знаки сержанту Хиту. Разумеется, они люди занятые, у них полно дел – дел, которые не имеют никакого отношения к ней и едва ли имеют отношение к Лилиане. Прощаясь, инспектор обращался преимущественно к Дугласу и Ллойду.
– Буду держать всех вас в курсе событий, – сказал он напоследок.
Провожая взглядом инспектора с сержантом, Фрэнсис подумала: «А ведь я могу сейчас окликнуть вас и очень сильно удивить. Вот прямо сейчас…»
Она этого не сделала, конечно же. Просто стояла и смотрела, как двое полицейских удаляются, направляясь в какую-то другую часть здания, и скрываются из виду.
Потом они все двинулись к выходу, мимо женщины с побитым лицом, которая по-прежнему то и дело с надеждой порывалась вперед и опять отступала. Перед самой дверью они собрались с духом, готовясь выйти к толпе зевак. Ллойд взял под руку Веру, Фрэнсис взяла под руку миссис Вайни; Лилиану они поставили посередине, чтобы по возможности оградить от назойливого внимания. Как только они появились из дверей, толпа возбужденно зашевелилась и с жадным любопытством уставилась на них, но почти тут же с ней произошло еще что-то: на одном ее краю возникла какая-то зыбь, которая начала быстро распространяться. Фрэнсис не сразу сообразила, в чем дело.
Из боковых ворот выезжал полицейский фургон, и всем страшно хотелось хотя бы мельком увидеть парня, сидящего внутри. Одни мужчины подпрыгивали, пытаясь заглянуть в зарешеченные окна; другие колотили кулаками по стенкам фургона, выражая не то гнев, не то ликование. Фрэнсис не знала, что именно, да и знать не желала, покуда эмоции толпы направлены не на нее.
16
В течение следующей недели Фрэнсис владели все те же смешанные чувства. Каждое утро она лежала в постели, испытывая радостное головокружение при мысли о часах свободы, которые у нее впереди. И каждое же утро она заставляла себя встать, одеться и спуститься по улице к газетному ларьку – в полной убежденности, что, если она проведет хотя бы день, не вспомнив о Спенсере Уорде, не уделив ему озабоченного внимания, он пропадет. У нее было ощущение, будто парня затягивает в какой-то страшный, неумолимый механизм, но только она одна это видит; и скрежещущие зубчатые колеса еще не перемололи беднягу потому лишь, что она пытается оттащить его прочь, крепко схватив за воротник.
Но каждое утро Фрэнсис казалось, что Спенсера Уорда рывком затягивает на полдюйма дальше.
«В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ СОТВОРЮ С НИМ ЧЕГО-НИБУДЬ ПОХУЖЕ», «УХМЫЛКИ НА СКАМЬЕ ПОДСУДИМЫХ», «ЗАСЛУЖИВАЕТ ПОРКИ» – такие заголовки появились на первой полосе в двух или трех газетах назавтра после слушания. Репортажи сопровождались фотографиями: на одной – парень шел под конвоем к тюремному фургону, на другой – ухмылялся прямо в камеру, обнажив свои уродливые зубы, а на третьей – заслонял лицо рукой с растопыренными пальцами – каковой жест, подумала Фрэнсис, он явно взял из американских криминальных кинодрам, больше неоткуда. В воскресенье газеты напечатали заметки с высказываниями его соседей из Бермондси: Уорд с подросткового возраста постоянно имел неприятности с полицией, а во время войны «вообще как с цепи сорвался». Как-то раз угнал автомобиль и перевернулся на Стритхэм-Коммон; участвовал в вымогательстве продовольственных карточек; часто попадался на мелких кражах. Его дядя, вокзальный носильщик, дал интервью для «Ньюс оф зе уорлд», в котором просил о понимании и снисхождении. «По натуре Спенсер совсем не злодей, – сказал он. – Он жертва обстоятельств. Он был славным, добрым мальчиком, но характер у него резко испортился после гибели отца в битве при Нев-Шапель. Еще год назад мы надеялись, что он остепенится, но потом он познакомился с мисс Билли Грей и совершенно потерял из-за нее голову. Она дала Спенсеру основания считать, что они помолвлены, и, насколько мне известно, приняла от него кольцо. Но все изменилось, когда мисс Грей стала встречаться с мистером Леонардом Барбером». В заключение он сказал: «Я не верю, что мой племянник способен на такое гнусное преступление, и мне очень интересно знать, почему мисс Грей из кожи вон лезет, чтобы повесить на него вину за убийство. Я изложил свои сомнения в письме в Скотленд-Ярд и сейчас жду от них ответа».
Это интервью направило тревожные мысли Фрэнсис в новое русло. Она вспомнила заявление Дугласа насчет причастности девушки и ее сестры к убийству Леонарда. Если теперь еще и их обвинят!.. Когда в прессе появились первые фотографии Билли, Фрэнсис поймала себя на том, что вглядывается в них столь же пристально, как недавно вглядывалась в газетные снимки Лилианы. С фотографий на нее смотрело самое заурядное лицо, которое казалось смазливым за счет обесцвеченных волос, обведенных темной помадой губ, густо накрашенных ресниц и выщипанных в ниточку бровей. «Экспресс» иронически называла девушку «Роковая женщина из Бермондси». В подобном же тоне все остальные газеты писали об их с Леонардом «свиданиях на Таллс-Хилл» – словно оттого, что дело происходило в южном Лондоне, вся история становилась еще пошлее и некрасивее. «Господи, какая грязь! – подумала Фрэнсис. – Ну о чем, о чем Леонард думал?» Всматриваясь в снимки Билли Грей, она вдруг вспомнила, как стояла с ним в саду, залитом звездным светом… И опять испытала странную боль предательства при мысли, что Леонард тайно ходил на сторону, что по части лжи он далеко превзошел ее, Фрэнсис.
