Фрэнсис наблюдала за Лилианой, нисколько ей не веря, каждую секунду ожидая, что она дрогнет, заколеблется, опять расплачется. Но нет, ничего подобного. Все с той же неторопливой решимостью Лилиана отодвинула занавеску, отгораживавшую нишу, обустроенную под гардеробную, и сняла плащ с вешалки.
Глядя на Лилианины пальцы, аккуратно застегивающие одну пуговицу за другой, Фрэнсис вдруг почувствовала, что с ней творится что-то странное. Сначала сердце у нее бешено затрепыхалось, потом возникло такое ощущение, будто все вокруг него начинает расползаться, осыпаться и стекать вниз, стягиваясь в воронку, как песок в песочных часах, – такое ощущение, будто кровь, плоть, внутренности постепенно расплавляются, растворяются. Лилиана, уже застегнутая на все пуговицы, вернулась к нише за шляпкой и – все так же решительно, все так же аккуратно – приладила ее на голову. Теперь лицо у Фрэнсис покалывало, как при онемении. Ощущение сыпучего внутреннего обвала спустилось к ногам, и ей пришлось опереться на спинку скрипучей кровати, чтобы не упасть. К горлу подкатила тошнота. Сердце сдавило как тисками. «Господи, да я же больна, – изумленно подумала Фрэнсис. – Я тяжело больна. Я умираю».
Но затем она подняла глаза, увидела готовую к выходу Лилиану, выжидательно смотрящую на нее, и поняла, что нет, не умирает, а просто безумно боится. Боится так, как не боялась еще ни разу в жизни, и страх этот стократ сильнее любого чувства, когда-либо ею испытанного: горя, гнева, восторга, любви – чего угодно. Ибо она знала, что Лилиана права. Полицейские нипочем не поверят, что Леонард был убит случайно. Как они могут поверить, если всего лишь несколько минут назад она и сама не верила? Лилиану станут судить за убийство, и она пойдет под суд вместе с ней, как… как кто? Пособник? Соучастник? Возможно, инспектор хорошенько покопается в ее прошлом и разузнает про роман с Кристиной.
Он посчитает его грязным и постыдным. Посчитает грязной и постыдной их с Лилианой любовь.
Он представит это мотивом. Возможно, их обеих повесят.
За окном темнело. Запятые и звездочки на линолеуме стали ярче, чем прежде. Внизу слышались невнятные голоса; что-то упало на пол, кого-то выбранили, визгливо тявкнула собачонка.
Лилиана по-прежнему ждала у двери. Фрэнсис на мгновение встретилась с ней взглядом, потрясла головой и отвернулась, содрогаясь от отвращения к себе.
– Ладно, снимай плащ и шляпу, – сказала она. – Сделаем по-твоему… подождем немного. Подождем до четверга, до слушания. Посмотрим, насколько скверно обстоит дело.
15
Впервые за все время они расстались, не прикоснувшись друг к другу, даже не попытавшись обняться после того, как коротко договорились о дальнейших своих действиях. Фрэнсис не нашла в себе сил заглянуть в кухню и попрощаться с миссис Вайни и Верой. Предоставила Лилиане сделать это за нее, а также придумать какое угодно объяснение ее странному поведению и спустилась в темный узкий коридор одна. Когда она открыла дверь, улица показалась еще более шумной и оживленной, чем раньше. Но волна ужаса, захлестнувшая Фрэнсис в спальне наверху, уже схлынула, и, шагая по людному тротуару, она почти ничего не чувствовала. Между ней и окружающим миром словно бы висел непроницаемый занавес усталости и голода.
Вернувшись домой, Фрэнсис застала в гостиной миссис Плейфер с матерью. При ее появлении обе взволнованно вскочили на ноги. Она уже знает про арест? Да, вяло ответила Фрэнсис, она видела вечернюю газету; она тотчас же поехала к Лилиане, чтобы расспросить о подробностях.
Услышав это, мать как-то замялась. Сейчас в лице ее не оставалось и следа прежней хмурой отчужденности. Она держалась неуверенно, неловко – всем своим видом выражая беспокойство иного рода.
– И… как миссис Барбер восприняла новости? – с запинкой спросила она.
– Похоже, еще не знает, как к ним относиться, – ответила Фрэнсис, все так же вяло.
– Да, оно и понятно. Когда на бедняжку столько всего сразу навалилось. Она что-нибудь рассказала про арестованного?
– Да нет, в общем-то. Вроде он совсем молодой. Девятнадцать лет, что ли.
– Девятнадцать! А мистер Барбер?… – Мать снова смущенно замялась. – Неужели это правда… что про него газеты пишут?
Фрэнсис кивнула:
– Да, так говорят полицейские. Судя по всему, он встречался с этой девушкой на протяжении многих месяцев.
Мать рухнула в кресло:
– Бедная миссис Барбер. Чтобы еще и такое вдобавок ко всему прочему. Я… я была к ней несправедлива. Ты час-то говорила мне, Фрэнсис, что она несчастлива в браке, и теперь я понимаю почему. Подумать только, что мистер Барбер творил такое! Все это время, у нас под носом! Да, я была очень несправедлива к ней.
Миссис Плейфер, снова усаживаясь на диван, согласилась, что история чрезвычайно некрасивая. Она всегда говорила, что мужчины – слабый пол, и подобного рода вещи в очередной раз это доказывают. Однако миссис Плейфер тоже явно чувствовала себя не в своей тарелке и как будто бы избегала встречаться взглядом с Фрэнсис.
– Ну ладно, – наконец сказала она. – По крайней мере, теперь все уладилось. Должно быть, для миссис Барбер огромное утешение, что наконец-то преступника арестовали. Да и для всех нас облегчение, что он больше не шатается здесь по улицам, не правда ли?
– Безусловно, – подтвердила Фрэнсис.
Ею по-прежнему владела странная апатия. Извинившись, она покинула гостиную и поднялась наверх. Больше всего на свете, осознала она, ей сейчас хочется покурить. Она направилась прямиком к прикроватной тумбочке, достала сигаретную бумагу, жестянку с табаком и проворно, без всякой дрожи в руках, скрутила сигарету.
Но после первой же затяжки Фрэнсис закашлялась. Кашель не прекращался – напротив, постепенно усилился до рвотных спазмов, сотрясающих все тело. В конце концов она подбежала к камину и наклонилась над колосниковой решеткой, мучительно давясь сухой рвотой; слезы и слюни текли ручьями и смешивались с холодной золой на каменном поду.
Ко времени, когда миссис Плейфер ушла, Фрэнсис уже отдышалась. Между ней и миром снова висела непроницаемая завеса. Она приготовила ужин и с аппетитом поела. Потом набрала ванну и долго лежала в ней, наблюдая, как пар – словно фантастический дым – поднимается от ее голых рук в холодный воздух судомойни. Позже они с матерью мирно сидели у камина в гостиной, прямо как в прежние времена. Незадолго до десяти выпили по чашке какао, после чего Фрэнсис завела часы, взбила подушки, и они обе, зевая, отправились спать. В горле у нее больше не першило, даже мышцы уже не ныли – и впервые со времени смерти Леонарда она спала крепким сном без сновидений.
На следующий день все газеты писали про арест и про подозреваемого, Спенсера Уорда (Фрэнсис уже постепенно привыкала к этому имени – и к имени девушки: Билли Грей). Но никаких новых фотографий в прессе не появилось, каковое обстоятельство помогло Фрэнсис сохранить несколько отстраненное отношение к последним событиям. «Миррор» поместила самую содержательную заметку: Спенсер Уорд работал в гараже у Тауэрского моста; проживал с матерью, вдовой погибшего на войне солдата. Он худощавого телосложения, шатен, глаза карие – под такое описание подходил кто угодно. Девушка работала ассистенткой в вест-эндском «салоне красоты», что бы это ни значило, и «познакомилась с убитым мистером Барбером» летом, в пивной рядом с салоном, когда сидела там со своей сестрой за кружкой пива.
