Она вся дрожала и не могла продолжать.
– Фрэнсис, пожалуйста, сядь, – попросила мать.
Но Фрэнсис чувствовала, что если сядет – тотчас же снова вскочит. Она подошла к камину и положила руку на каминную полку: хоть какая-то твердая опора.
После неловкого молчания миссис Плейфер по-птичьи дернула головой и плечом:
– Да, разумеется, ты расстроена. Да, это страшное потрясение для всех, кто так или иначе связан с трагическим происшествием. Да, человек лишился жизни, причем явно не естественным путем. Но я не понимаю, при чем здесь война. Хотя нет… – Голос ее зазвучал резче. – Я прекрасно понимаю, при чем здесь война, и твоя мать, полагаю, тоже понимает. Война забрала наших лучших мужчин. Говорить так не положено, но я все же скажу. Война забрала наших лучших мужчин, а вместе с ними исчезли всякие понятия о порядке и законе… – Она подалась вперед в своем кресле. – Убийство, Фрэнсис! На Чемпион-Хилл! Могло ли такое случиться еще десять лет назад?
И опять Фрэнсис не смогла ответить. Она по-прежнему держала руку на каминной полке, не желая отнимать ладонь от прохладного твердого мрамора. Подняв голову, она уставилась на свое отражение в зеркале над камином и сказала себе: «Успокойся! Бога ради! Ты же выдаешь себя!»
Немного переместив взгляд, она встретилась в зеркале глазами с матерью. Мать наблюдала за ней с несчастным, сконфуженным видом – но было в ее лице еще что-то странное… да-да, то самое сомнение, тот самый страх…
Фрэнсис круто отвернулась от зеркала:
– Простите меня, миссис Плейфер.
Она пересекла комнату и встала у окна на улицу, неподвижно в него глядя.
Но теперь между всеми ними возникла неловкость. Еще какое-то время мать и миссис Плейфер приглушенно переговаривались, потом Фрэнсис услышала движение за спиной и, повернувшись, увидела, что обе поднялись на ноги и гостья надевает пальто, застегивает цепочку лисьего воротника.
– Не утруждайся, – спокойно сказала миссис Плейфер, когда Фрэнсис двинулась к ней, чтобы проводить. – Я сама закрою за собой дверь. Поверь, мне очень жаль, что я пришла и только расстроила тебя еще больше.
Когда она удалилась, Фрэнсис вернулась к дивану и села. Мать стояла на прежнем месте и смотрела на нее, словно не узнавая:
– Как ты посмела говорить с миссис Плейфер о войне в таком тоне?
– Миссис Плейфер прекрасно знает, что` я думаю о войне. В свое время она называла меня предателем родины, помнишь?
– Не понимаю, что с тобой творится. Вообще уже ничего не понимаю. Если бы только твой отец мог предвидеть…
– Ой, да отец никогда ничего не предвидел, – машинально ответила Фрэнсис. – В этом был единственный его талант.
– Ну да, конечно, – с неожиданной горечью произнесла мать. – А твой единственный талант… – Не договорив, она пожала плечами.
Фрэнсис прищурилась на нее:
– И что же у меня за талант, интересно?
Но мать отвернула голову и молчала. Фрэнсис немного подождала и поняла, что ответа не последует. Она постучала большим пальцем по губам:
– Как подумаешь, что полицейские там воображают такое и «пристально наблюдают» за Чарли… что люди болтают весь этот вздор про Лилиану! Полный абсурд! – Она решительно встала. – Мне нужно увидеться с ней. Нужно ее предупредить.
Мать резко повернула голову обратно:
– Нет, Фрэнсис. Не вмешивайся уже.
– Да как же тут не вмешиваться-то?
– С нас довольно, я считаю. Полиция знает свое дело.
– Да ни черта полиция не знает!
– Что ты имеешь в виду?
Фрэнсис шагнула прочь от дивана:
– Ничего ровным счетом. Я просто…
Тут раздался громкий стук в дверь, и она вздрогнула, как от удара.
– Боже! – невольно вырвалось у нее. – Что там еще?
Она застыла на месте, с бешено колотящимся сердцем. Но уже через несколько секунд сообразила, что ничего страшного, всего лишь очередной репортер, и сейчас она даст ему от ворот поворот.
Однако на крыльце стоял подтянутый паренек в военной форме – почтовый курьер, который вручил ей телеграмму, адресованную на имя мисс Рэй.
Первой ее мыслью было, что что-то стряслось с Лилианой. Она не выдержала и все рассказала. Она тяжело заболела. Она умерла. Обуреваемая черными мыслями, Фрэнсис долго не решалась открыть конверт. Так, значит, вот он? Момент, когда все рушится?
Наконец она отклеила клапан конверта, достала и развернула оранжево-розовый листок.
УВИДЕЛА НОВОСТИ ПОТРЯСЕНА ПОЖАЛУЙСТА ПОДТВЕРДИ ВСЕ В ПОРЯДКЕ ЖДУ К.
Смысл текста оставался непонятным, пока Фрэнсис не увидела штамп почтового отделения на Клипстон-стрит.
Потом она осознала, что мать вышла следом за ней в холл и с тревогой на нее смотрит.
– Что там? От кого это? Неужели еще какие-то скверные новости? – Она подошла, взяла у Фрэнсис телеграмму и нахмурилась. – А кто отправитель? Не понимаю. Кузина Кэролайн, что ли?
Фрэнсис открыла было рот, чтобы по привычке соврать что-нибудь, но ложь вдруг показалась страшно утомительной. Утомительной и бессмысленной, даже нелепой.
– Это от Кристины, – сказала она.
Мать недоуменно похлопала глазами, потом лицо ее напряглось.
– Ах, от нее. – Она отдала телеграмму Фрэнсис. – С чего вдруг она тебе пишет?
– Говорит, что прочитала о деле в газетах.
– Но как она связала его с тобой? Или там уже и наши имена появились?
– Должно быть, узнала Барберов на фотографии.
– Но…
– Я ей рассказывала о них.
Переварив услышанное, мать заговорила холодным тоном:
– Так, значит, вы с ней виделись.
– Да, несколько раз в этом году, когда я выбиралась в город. Она живет около Оксфорд-стрит, с подругой… Я думала, ты давно догадалась.
Мать скривилась:
– Нет, конечно! Откуда бы у меня взялись такие мысли?
– Не знаю. Я как-то не задумывалась.
– Мне даже в голову не приходило, что ты можешь меня обманывать. После того как клятвенно пообещала не видеться с ней!
Фрэнсис опешила:
– Ничего такого я тебе не обещала.
– Ну, значит, косвенно дала понять.
– Нет, и такого не было. Мы с тобой никогда не разговаривали про Кристину. Ты никогда не хотела ничего знать. И наверное, все-таки мне решать – да? – с кем из моих друзей мне видеться, а с кем нет? И вообще, какое это имеет значение?
– Большое, по всей очевидности, раз ты так скрытничала.
– Да я просто знала, как ты отреагируешь!
