Глава двенадцатая. МЕРЗКИЙ, ВЕСЬМА ЗЛОБНЫЙ МУЖЧИНА
Живя на самой окраине Лос-Анджелеса, где открывался чудесный вид на чудесное чистое южное небо, нам также было отлично видно стандартный коридор полетов прибывающих и отправляющихся самолетов Международного аэропорта Лос-Анджелеса. Те огоньки, путешествующие по дневному небу и сверкавшие ярче, чем звезды, с невероятной силой приковывали все внимание Лайлы. Теперь она очень часто использовала в своем языке жестов знак, обозначающий самолет (а именно: поднятая вверх рука, кисть руки параллельно земле). Сначала она использовала этот жест, чтобы обозначать крохотные движущиеся точки света в небе, потом она стала использовать его, когда видела изображения самолетов в книгах. Но однажды, в один очень волнующий день, когда Лайле исполнилось тринадцать месяцев, она использовала этот жест, чтобы показать настоящий самолет, в котором ей самой предстояло лететь. Все утро в тот день я провел, пытаясь подготовить Лайлу к важным изменениям в ее понимании самолетов.
"Смотри! В небе самолеты!" — сказал я, когда мы приближались к аэропорту Лос-Анджелеса.
"Гляди-ка! Самолеты ездят по земле!" — продолжал я в то время, как мы ехали по территории аэропорта.
"Смотри, Лайла! А вот по этому туннелю люди проходят, чтобы попасть в сам самолет", — объяснил я ей, когда мы проходили на посадку.
"Ну вот, гляди-ка, мы уже в самолете!" — сказал я, когда мы уже заняли свои посадочные места.
То, что, как я полагал, должно было стать для Лайлы довольно серьезным и трудным в познании окружающего мира, оказалось для нее очень простым. Конечно, папочка, я все понимаю, мы находимся внутри самолета, который летит высоко в небе. Что еще это может быть?
Мы отправились в наше первое семейное путешествие. Всей семьей мы собирались провести две недели на острове Оркас, который является самым крупным островом среди островов Сан-Хуан, находящихся к северу от Сиэтла. Дайен довелось пожить на этих островах, когда она училась в средней школе, а ее мать до сих пор живет там. Для нас с Дайен это был первый официальный отпуск, который мы провели вместе. (Спросите: "А как же Гавайи?" О, это была всего лишь рабочая поездка.) Теперь мы отдыхаем вместе и с нашей дочерью. Дайен очень любила так называемые библиотечные ярмарки, на которых продавались букинистические книги. Обычно они проводились в августе и именно в субботу утром на месте пока еще спящего фермерского рынка. Поскольку я не был настоящим островитянином, я никогда не мог до конца понять всей прелести этого дня. Для уроженцев острова библиотечная ярмарка была тем временем года, когда все они возвращались на свою родину, чем-то вроде дня возвращения. В этот день, а именно субботним утром, люди, которые когда-то жили здесь, вдруг появлялись на улицах, гуляли, внимательно изучали потрепанные книги и лакомились жареными устрицами.
Что до меня, то мне нравятся библиотечные ярмарки, и, даже не особо копаясь во всем изобилии книг, я всегда покупаю что-то, на что никогда бы не взглянул при других обстоятельствах. Потом я сидел на террасе дома матери Дайен, со всех сторон окруженный летними сумерками, которые никак не хотели уступать время для прихода ночи и сдались лишь далеко за десять часов вечера, и листал книги.
Однако во время этого нашего самого первого семейного отпуска с Дайен и Лайлой у меня совсем не было времени на отдых и чтение на веранде. Время нашего отпуска совпало со временем собрания Международного астрономического союза, проходящего каждые три года. В этом году оно должно было состояться в Праге. На этом собрании впервые в истории астрономии слово "планета" должно было обрести свое официальное значение.
Спросите, почему я не присутствовал на этом собрании? Почему я находился так далеко от того места, где должна была решиться участь слова "планета"?
Хороший вопрос.
Я могу дать вам четыре ответа на этот вопрос. Во-первых, мне на самом деле нравится библиотечная ярмарка. Во-вторых, это был наш первый с Дайен семейный отпуск. В-третьих, никому из астрономов, даже тем, кто присутствовал на Пражской конференции, не сообщили о том, что в ходе собрания будет принято решение о том, что же означает слово "планета". Признаюсь, если бы я знал об этом заранее, я бы чувствовал, что должен непременно присутствовать на этой конференции, а не прятаться на маленьком острове где-то в северо-западной части Тихого океана. Но, к счастью для меня, я этого не знал. И наконец, в-четвертых, и, возможно, это была основная причина, я не являлся членом Международного астрономического союза, а соответственно не мог голосовать. Мне очень сложно признаться в том, что я не в состоянии заставить себя заполнить необходимые бумаги, чтобы вступить в ряды MAC. И все это из-за двенадцатого вопроса анкеты. После того как вас просят указать все сведения о вашем образовании, а также о полученных вами наградах в этой области знаний (с этим я еще мог справиться), вы должны ответить на различные вопросы, определяющие особенности вашей выдающейся личности. На этом я и остановился. Что ж… Я не был Уильямом Гершелем (первооткрыватель Урана, который вне всяких сомнений является планетой). Я также не был Адамсом или Ле Веррье, и даже не был Иоганном Галлеем. (Адамс и Ле Веррье предсказали существование Нептуна, а Галлей подтвердил их догадки). На самом деле, я и вправду хотел знать, есть ли у меня какие-либо особые достижения. Каждый раз я задаю себе этот вопрос, когда дохожу до двенадцатого пункта в анкете. Каждый раз я останавливался в том самом месте и клал на стол ручку. Мне не стоило даже беспокоить себя поездкой на собрание Международного астрономического союза, так как никто не откроет мне туда двери.
Итак, я находился в доме матери Дайен на острове Оркас. Из окна мне открывался вид на парусные шлюпки и яхты, направляющиеся к Вестсаунд, когда на мою электронную почту пришло письмо с другого конца света, в котором говорилось о том, какое же решение собирались принять в Международном астрономическом союзе по вопросу об определении слова "планета". Очень волнуясь, я прочитал это письмо Дайен.
"Дайен! О Дайен, здесь говорится, что планетами непременно остаются восемь гигантов и, само собой разумеется, что, как и Плутон, объект 2003UB313, то есть Ксена, погоди, и еще несколько крупных объектов также являются планетами". Это сообщение совершенно сбило меня с толку. Плутон и Ксена теперь являлись девятой и десятой планетами. Но наряду с ними также стояла Церера – астероид, который был обнаружен в 1801 году и который официально был объявлен "не планетой" в 1850 году. Сюрпризом, о котором я даже не подозревал, стало то, что Харон, спутник Плутона, масса которого составляла половину массы Плутона, должен был стать двенадцатой планетой. Только подумайте, двенадцать планет. Не восемь, не девять или десять, и даже не две сотни, что я еще мог бы понять. Но Харон?! Это письмо казалось полной чушью. Я никак не мог припомнить ни единого случая, когда могли идти разговоры о том, чтобы спутник Плутона причислить к планетам. О чем думали на этом собрании? Кому в здравом уме могло прийти в голову назвать Харон планетой?
Я заново очень внимательно перечитал письмо. Комитет, который был собран в секрете от всех, твердо держался той позиции, что "все объекты, имеющие сферическую форму, являются планетами". Я же полагал, что это была весьма плохая идея, но в конце концов я мог понять ее и согласиться, поскольку с научной точки зрения это определение было вполне разумным и последовательным, даже если оно было не самым лучшим и точным на мой взгляд. Если определенная группа астрономов считала это единственным правильным решением вопроса о значении слова "планета", я буду сильно расстроен и разочарован, хотя, думаю, что вполне смогу это пережить. В конце концов я буду первооткрывателем нескольких из этих планет.
