– Вы не ударили в грязь лицом, Габриель.
– Хорошо, что рядом были вы, Люси. Между нами говоря, это действительно был он, Миттеран? Вы же видели его там, в зазеркалье.
– Кто еще мог бы столько всего наговорить?
– Что да, то да… Я здорово устал, пойду-ка спать. Это то, чего мне больше всего недоставало в мою бытность блуждающей душой: мгновений забытья, когда отключается мысль.
Габриель-женщина избавляется от одежды медиума, натягивает ночную рубашонку и ложится спать.
– Можете не стеречь мой сон, – говорит он, обращаясь к потолку. – Меня охраняют ваши кошки, в случае чего они меня разбудят.
– Не беспокойтесь, у нас есть другие занятия, мне не до наблюдения за вами, – отвечает Люси.
69
Люси и Долорес парят над кроватью, на которой храпит Сами Дауди.
– Какая плотная аура! – огорчается бывшая заключенная тюрьмы Ренна, ставшая специалисткой по энергетике душ.
Они продолжают над ним кружиться. Храп становится все громче.
– Гляди, его сон переходит в глубокую стадию. Возможно, плотность ауры изменится. Будь наготове, Люси.
Медиум следит за парообразной оболочкой вокруг бывшего возлюбленного. В ней появляются более темные участки, а потом над макушкой открывается дырочка.
– Сон в парадоксальной фазе. Защита отсутствует. Действуй, Люси!
Молодая женщина-медиум, вися над спящим, подносит к его голове указательный палец. Она вводит палец в дырочку, погружает его в череп. Спящий вздрагивает, всхрапывает, чмокает губами. Трепанация продолжается, достигнут мозг. Кончик пальца касается мозолистого тела мозга, связывающего два полушария, Люси напрямую транслирует свою мысленную энергию. При этом она знает, что нельзя терять времени, парадоксальная фаза сна длится не более десяти минут. Необходимо немедленно найти способ подействовать на сознание.
– Это я, твоя мама. Слушай меня.
– Мама? – громко откликается во сне Сами.
– Послушай, Сами: ты поступил нехорошо. Я страдаю, видя, как ты пачкаешь доброе имя нашей семьи. Ты должен исправить ошибку!
– Мама!..
– Молчи и слушай. Сделай так, чтобы Кристоф отпустил девушек. И постарайся, чтобы он не взялся за старое. Если надо, заяви на него в полицию, слышишь? И прекрати иметь с ним дело.
– Мама…
– Я слежу за тобой с небес. Ты должен исправить вред, который причинил ни в чем не повинным людям. И скажи своему дружку, чтобы не искал Люси. Слышишь меня? Оставь ее в покое.
– Но мама…
– Молчи и подчиняйся, Сами. Тебе придется исправляться: ты натворил много зла. Начнешь прямо завтра, понял? Скажи мне, что так и сделаешь.
– Я так и сделаю.
– Ты больше никогда никому сознательно не причинишь зла, обещай мне это.
– Но мама…
– Обещай мне это, иначе я буду являться тебе в снах каждую ночь. Они превратятся в кошмары!
– Хорошо, мама, обещаю.
– Договорились. Прямо завтра ты…
Долорес жестом показывает Люси, что продолжать бесполезно: Сами вышел из стадии парадоксального сна, и его аура восстановилась. Он больше ничего не слышит.
– Будь моя воля, я бы поквиталась с этим мерзавцем! – зло говорит Долорес.
– Из невидимого мира нельзя…
– Немножко можно. Умерев, я стала изучать возможности действовать с того света и кое-какие нашла. Достаточно подтолкнуть человека к поступкам, соответствующим его дурным природным наклонностям. Так же, как ты нашла своего бывшего, я отыскала болвана, выдавшего нас с сестрой, и принялась за него…
– Каким образом?
– У него была некоторая склонность к выпивке, и я подтолкнула его к тому, чтобы он уступил этому своему пороку. Дождавшись, когда его аура изрядно прохудится, я нашла в невидимом мире эгрегор пьяниц. Эгрегорами, как тебе известно, называют собрания духов с похожими наклонностями и намерениями, что-то вроде клубов блуждающих душ. Сами умершие от алкоголизма, они занимаются прозелитизмом, чтобы как можно больше людей страдало, как раньше они. Если кто-то нам сильно опротивел, можно склонить его к пьянству, а потом напустить на него такую компанию, она запросто превратит его в запойного пьяницу.
– У тебя получилось?
– У него начались приступы белой горячки. Он прибился к отребью, стал бродягой, уже ни на что не годен, стоять прямо, и то не может. Поверь, это даже лучше убийства, потому что деградация – штука затяжная. Неисчерпаемый эгрегор потусторонних пьяниц поддерживает и усугубляет его патологию.
– Не слишком ли сурово?
– Это ты слишком снисходительна, Люси. Тебе напомнить, что из-за своего Сами ты зря потратила в тюрьме целых восемь лет?
– Зато там во мне открылся талант, там я приобрела профессию и встретилась с тобой!
– Слишком быстро прощаешь! Я за то, чтобы мерзавцы расплачивались за свои мерзости. Нечего их оправдывать! Твой Сами обманщик, он сдал тебя полиции, организовал твое похищение дружками-сутенерами. Мало тебе этого? По-моему, он заслужил хороший урок. Хочешь ограничиться отповедью, выдав себя за его мамашу и пригрозив ему ночными кошмарами, – твое дело. Я уважаю твой выбор. Лети за мной, я кое-что тебе покажу.
И женщины несутся в центр Парижа, к мемориалу жертвам холокоста в квартале Маре. Вокруг музея собралось видимо-невидимо призраков, бывших жертв депортации.
– Взгляни на них. Чем они заняты? Ничем. Тусуются и вспоминают свое горе. Проблема в том, что большинство людей такие же, как ты. Даже жертвы не злопамятны, потому-то ни на земле, ни на том свете не найти справедливости, – сетует Долорес. – Знаешь, что приключилось с немецким офицером, устроившим во Вторую мировую войну бойню в Орадур-сюр-Глан, когда, заперев всех жителей в церкви, он приказал их заживо сжечь? В том-то и дело, что ничего, умер от старости в окружении чад и домочадцев! В точности как зловещий доктор Менгеле, занимавшийся в концентрационных лагерях бесчеловечными опытами над детьми, особенно над близнецами.
– А взять большинство нацистов, которым помогли сбежать в Бразилию и в Аргентину!
– Если бы только нацисты! Мао, Сталин, Ким Ир Сен, Пиночет, повинные в гибели бесчисленных невиновных людей, тоже скончались в своих постелях или на больничных койках. Большинство нелюдей – кровавых диктаторов, преступников, маньяков, пытавших своих жертв, – спокойно умирают от старости, среди роскоши, успев дать наследникам наказ, как продолжить их дело. Даже после их кончины остаются люди, осведомленные об их преступлениях, но все равно продолжающие их чтить.
