– Как вы относитесь к тому, что ваши книги продают в супермаркетах?
– Не я решаю, где продавать мои романы. По мне, единственная цель писателя – увеличивать количество читателей.
– Муази категорически отказывает вам в праве называться писателем. Что вы на это ответите?
– Мой враг не Муази, мне претит притягательность американских сериалов, кино, видеоигр и телевидения, приучающих пассивно воспринимать происходящее. Другое дело – романы, они побуждают читателя фантазировать, развивают его воображение, превращают его в сорежиссера. Муази тоже писатель, поэтому, думаю, он угадывает во мне конкурента. Тем не менее солнце светит всем. Мы, писатели, – не соперники, мы не отнимаем друг у друга читателей. Повторяю, для меня наша единственная цель – побуждать все большее количество людей к чтению. Чем больше будет читателей, тем больше будет умных людей.
– Демагогия! Демагогия! – возмущается Муази. – То, что Уэллс зовет «увеличением количества читателей», я зову «снижением планки». Недостаточно защищать книги, надо побуждать читателей к потреблению качественного продукта! Уэллс плодит низменную культуру.
– Думаю, отстаивая то, что вы называете хорошей литературой, вы рискуете стать ее могильщиком, – возражает Габриель.
– Вы не профессионал пера, месье Уэллс, а всего лишь ремесленник, которому повезло и который существует только за счет броских тем. Я – доктор литературы ХХ века. Признайтесь, вы ее даже не изучали!
– Совершенно верно. И я этим горжусь. «Титаник» построили хорошо обученные инженеры, Ноев ковчег – самоучка. Известно, какой из них потонул, а какой пережил Потоп.
Смешки публики злят критика, он вскакивает и бьет кулаком по столу. Наставив палец на своего козла отпущения, он медленно чеканит:
– Надеюсь, вы скоро умрете, Уэллс, и избавите наконец литературу от вашего обременительного присутствия.
– А я надеюсь, что вы будете счастливы и не так склонны возвышаться за счет принижения ваших собратьев.
– Я уверен, что полноценно исполняю свой долг сохранения хорошей литературы, поэтому не могу представить, что в один прекрасный день возьму и прерву ваши дни. Под конец скажу, что хороший писатель-фантаст – это мертвый писатель-фантаст. Так он, по крайней мере, может посещать воображаемые миры.
Ведущий встречает это высказывание смехом, публика тоже смеется и аплодирует. Камера показывает Габриеля Уэллса, от которого ожидается ответная реплика, но тот молчит, как будто утратил желание сражаться. У него оскорбленный вид, словно ненависть Муази пробила-таки его защитный панцирь.
Ведущий продолжает программу, представляя другие книги, которые считает примечательными. Люси видит, что Габриель сидит с отсутствующим видом, ему не терпится покинуть студию. Ей неприятно наблюдать его таким, и она гасит экран. Раньше она не подозревала, что литература может разжигать такое озлобление между критиками и писателями, ей было невдомек, что первые могут мнить себя конкурентами вторых. Все это кажется ей похожим на спортивное состязание, к примеру, фигурное катание, в котором на лед выходит сам судья. Явное нарушение равенства сторон!
Решив отыскать критика, она ищет в интернете координаты издателя Муази, и небезуспешно.
52
Сами и его сестер принимает у себя дома грузная женщина в ярком гриме, вся увешанная драгоценностями. Сняв пальто, они усаживаются в обильно обставленной комнате. Над ними простирает крылья чучело совы с растопыренными лапами, вокруг теснятся статуэтки Девы Марии, толстяка Будды, архангела Михаила, поражающего копьем дракона. На одной картине красуется Диана-охотница, на другой египетская богиня Исида. Комнату освещают только красные свечи, зато их штук сто. Гости сидят за круглым столом.
Первой заговаривает одна из сестер.
– Это наша первая попытка, – предупреждает она.
– Сядьте кружком, соприкасаясь кончиками пальцев. Главное, не пугаться при ее появлении и не прерывать контакт: ни в коем случае нельзя рвать цепь.
Фаустина Смит-Веллингтон зажигает толстую свечу и медленно произносит:
– Я вызываю дух вашей матери. Как ее звали?
– Муния.
– Муния, я вызываю твой дух. Предлагаю тебе общаться с нами следующим образом: чтобы сказать «да», ты приподнимаешь стол один раз, «нет» – дважды. Муния, ты здесь?
Ничего не происходит. Все взволнованно ждут.
– Получается не всегда, но стоит подождать, – подбадривает их Фаустина. – Если она далеко, ей потребуется время. Муния, – снова обращается она к блуждающей душе, – пожалуйста, здесь твои дети, они хотят с тобой поговорить.
Снова ничего.
– Муния, я вызываю твою душу на разговор с нами. Дай о себе знать, когда сможешь. Муния, ты здесь?
Все тихо. Вдруг гаснет свеча, потом еще одна, еще.
Вскоре стол приподнимается и несколько секунд висит в воздухе.
– Мама! – испуганно вскрикивает одна из сестер.
– Главное – не разрывать круг! – напоминает всем медиум.
Стол с грохотом встает на все четыре ножки. Габриель с трудом верит своим нематериальным органам чувств…
– Вокруг нет никаких духов! – изумленно говорит он.
– Полюбуйся вот на это! – подсказывает ему дед.
Игнас проходит сквозь стол и демонстрирует внуку, что Фаустина нажимает ногой гидравлическую педаль, позволяющую ей приподнимать стол.
– Говорила же тебе Люси: 95 процентов медиумов – шарлатаны. Удивительно другое – легковерность ее ненаглядного Сами.
– То-то он обрадуется встрече с Люси! Он поймет, что уж она-то – настоящий медиум.
– Мама… мама… Это ты?
Стол приподнимается один раз.
– Теперь задавайте вопросы. Она вас слушает.
– Тебе там плохо? – спрашивает одна из сестер.
Стол приподнимается два раза.
– Значит, тебе хорошо?
Один подъем стола.
– Мама, мы пришли к тебе, потому что Соня встретила и полюбила одного человека. Мы считаем, что он ей не пара, но она ничего не желает слышать. Нам нужно узнать твое мнение. Должны мы разрешить ей с ним видеться?
Два подъема стола.
– Из-за его болезни? – спрашивает одна из сестер.
Опять два подъема.
– Из-за его дурных привычек? – спрашивает другая сестра.
На этот раз – один подъем.
Диалог между девушками и гидравлической педалью медиума продолжается к унынию бедняжки, ждавшей материнского одобрения.
Габриель не отрывает взгляд от Сами.
«Повезло же ему: его беззаветно любит Люси, необыкновенная женщина!» — думает он.
Сами помалкивает, но видно, что он потрясен общением покойной матери и его сестер, соскучившихся по любви и по очереди заговаривающих о реальных или воображаемых женихах.
