– Ну, можешь не просить. Чего тебе париться? Мы ж просто друзья, верно? Я для тебя ничто. Тебе на меня совсем наплевать. Ведь так?
– Виктор, – произнесла я. – Это такая глупость, что я и отвечать не стану. Лучше я тебе вместо этого расскажу кое-что другое.
Подождала. На случай, если он ничего не захочет от меня услышать. При таком раскладе у него будет время сказать мне об этом.
– Хорошо, что?
– Этого больше не случится никогда ни в коем случае.
Молчание.
– У тебя с ним?
– Точно.
– Почему? Он тебя кинул? Сердце тебе разбил? Потому что, если он тебе разбил сердце, я пойду и убью его. Я серьезно. Прямо сейчас и пойду.
– Виктор. Остынь. Он не разбивал мне сердца.
– Так с чего же всему конец?
– С того, что на самом деле ему не я была нужна. Все время было нужно это сердце.
Долго никто ничего не говорил, а потом, еще немного времени спустя, Виктор повернулся ко мне лицом, на котором глаза припухли и покраснели. Я подумала, что с его стороны по-настоящему круто дать мне увидеть, что он плакал. Я имею в виду, он же парень и все такое.
А я на этом сегодня джек-пот сорвала, не так разве?
– Ты о чем говоришь? – сказал он. – Понятия не имею, что это значит.
– Это сердце.
– Что – сердце?
– О, боже мой. Я тебе не говорила?
– Говорила – что?
– Он же тот самый, кто отдал мне сердце. Когда-то оно принадлежало его жене, но потом она умерла. Я тебе на самом деле этого не рассказывала?
– Ты на самом деле мне этого не рассказывала.
– А-а. Извини. Видимо, я думала, что рассказывала.
– Так… Вот-те на. По-моему, теперь я врубился. – Голос его звучал удивленно и словно… почтительно. Я не часто пользуюсь этим словом, но, похоже, тут оно к месту. – Значит, по правде, все это касалось его чувств к покойной жене, а совсем не к тебе.
– Точно. А еще того, какие чувства она к нему испытывала.
– Хочешь сказать, что ты и это помнишь?
– Точно.
– Вот-те на. Странно как-то. То есть… Я хотел сказать не странно. Просто… Это, должно быть, и вправду возбуждает. Так, теперь все? Теперь все прошло?
– Типа того. Думаю. То есть мы вывели, что чем больше будет проходить времени, тем больше оно будет становиться и вправду моим сердцем, как бы во всем-всем моим, если ты понимаешь, о чем я.
– По-моему, да.
Виктор повернулся на спину и закинул руки за голову, разглядывая деревья через открытую сетку на верхушке палатки. Мы не укрывали палатку от дождя, потому как было тепло и приятно.
Я положила голову ему на грудь, а он потом обнял меня одной рукой.
– Мне жаль, что ты провел дурную ночь, – сказала я.
– Так… С нами-то что?
– А что с нами?
– Что теперь делать будем?
– Я хочу поехать домой и повидать маму.
– Правда?
– Ага, думаю, она на лечении. Так что мне надо пройти через это. А кроме того, я же обещала. В том смысле, что она все же моя мать и всякое такое. Она просто зациклилась, думаю. Я до того быстро изменилась, что у нее голова кругом пошла от старания уследить. Ой, и мне надо забрать прах Эстер.
– Потом что?
– Потом мы могли бы еще попутешествовать.
– Правда?
– Конечно. Что мешает?
Мы оба некоторое время смотрели на деревья, а потом Виктор сказал:
– Просто друзья?
– Не знаю. Посмотрим. Выясним, думаю.
– Куда ты хочешь отправиться?
– Ну, куда-нибудь, где надо бы остановиться и снова с Эдди повидаться. А потом, может, в Германию.
– Германию? Это ж ужас до чего далеко.
– Боишься, что твоя машина сломается?
– Ты шутишь, да?
Я села и сильно ткнула его в плечо. А он запричитал:
– Ой! Это-то за что?
– Я шучу. Ты меня что, за круглую дурочку держишь?
– Как сказать. Ты долго взаперти просидела.
– Больные дети тоже учат географию, чтоб ты знал.
– Лады, лады. Извини. – Он немного потер болевшее плечо. – Придется найти кого-нибудь приглядеть за Джексом. Но мы могли бы поехать в Германию. Я так полагаю. То есть говорю, я не представляю, как. Черт, я ведь даже не знаю, как мы ухитримся домой попасть. Но мы сообразим. Как-нибудь. И как теперь твое сердце себя чувствует?
– Оно устало, – сказала я. – И опечалено. Но оно чувствует себя так, словно на чуть-чуть стало больше моим, чем прежде.
Я снова положила голову ему на плечо и немного погодя, думаю, мы оба уснули.
Знаю, что я – уснула.
Когда мы выруливали со стоянки кемпинга, я схватила Виктора за рукав:
– Э-э-э. Езжай туда. Лады? Ну, прошу. Едем обратно к «Сторожке», хорошо?
Он уже выворачивал прочь от каньона. Вы ж понимаете. К дому.
– Зачем? Забыла чего?
– Открытку нужно купить.
Видела, как меркнет его лицо.
– Вида…
– Нет, Виктор. Это не то, о чем ты думаешь. Это не Ричарду. Мне нужна открытка, чтобы матери отправить.
– А-а. Лады.
Голос слегка смущенный. Может, гадал, с чего это такая срочность ни с того ни с сего. Но не спорил.
Заехал на парковку гостиницы, а потом ждал в машине, пока я вышла и прошла к обрыву, как мне представлялось, наверное, в последний раз. В этих словах нет ничего болезненного или еще чего. Может, придет день, и я смогу вернуться и опять увидеть каньон. Тут дело в том, что я вбила себе в башку, что хочу повидать побольше нового. А не еще и еще раз одно и то же.
И к тому же, хотя и прекрасно, что это место так много значило для Лорри, я не Лорри. Я – это я.
Пока шла, мимоходом подумала, здесь ли где-нибудь еще Ричард. Может, он уже рассчитался с гостиницей и уехал домой. Или, может, я с ним нос к носу в любую минуту могу столкнуться. Поймала себя на том, что всматриваюсь во все машины, будто смогла бы отличить, тут его автомобиль или нет, что до невероятности глупо: я машину Ричарда не узнала бы, даже если ее увидела.
Зашла в сувенирную лавку, там никого не было. Что было добрым знаком. Около Большого каньона всегда ждешь толпы народа, так что то, что я попала в тот небольшой промежуток времени, когда затишье, казалось… ну, как я сказала, добрым знаком. На самом деле даже еще лучше. Это казалось даром судьбы. Я отделяла время, просто шагая сквозь него.
