– Я несказанно счастлива узнать, что мне ни за что не столкнуться с ним еще раз.
– А-а. Ладно. Хорошо.
– Ты книжку уже почти на треть заполнила, – заметила Эстер. – Это добрый знак.
– Много чего происходит, о чем можно написать. Ой. Кстати. Совсем-совсем рано утром Виктор собирается прокатить меня до Уитни-Портала. Я, может, самую малость и по тропе поднимусь.
– Ты уверена, что это здравая идея? Ты только-только пересадку сердца перенесла.
– Ну, не только-только. Месяцы уже. Я хочу сказать, что положенные мне после операции восемь недель я прожила. И все прекрасно. И в любом случае никуда очень далеко я шагать по тропе не собираюсь.
Я упустила сказать, что в течение восьми недель надо было обязательно проходить осмотры дважды в неделю, но и после этого они тоже необходимы, пусть и не так часто. А я один осмотр уже пропустила.
Понимаете? Опять я не договариваю.
– Будь осторожна. Ведь это очень большая высота. Там не так много воздуха. Будь очень осторожна.
Бедняжка Эстер. Столько лет она была осторожной, что теперь не знает, как остановиться. Вроде моей матери.
Кому-то следовало бы предупредительный ярлычок нацепить на все в жизни, что вызывает страх. Страх умереть, страх, что твоя дочь умрет, страх испытать боль в любви. На всем этом должны предупредительные этикетки болтаться, чтобы люди знали: это может войти в привычку.
Стоит только все свои силы отдать страху перед чем-нибудь, как в один прекрасный день можешь проснуться и обнаружить, что понятия не имеешь, как остановиться. Такое случается с людьми. Чаще, чем кто-либо, похоже, готов это признать.
Портал
Дорога очень сильно петляла и шла впритирку, а потому почти все время казалось, будто Виктор вот-вот кувыркнется через край в обрыв. Поэтому-то я и закрывала глаза.
– Ну разве не прекрасный вид отсюда? – спрашивал он. А я в ответ:
– Не знаю. У меня глаза закрыты.
– Почему?
– Потому что дорога жуткая.
– Сваливаться с нее я не собираюсь, если ты об этом. Я веду осторожно. Тебе нужно смотреть. Пропускаешь и впрямь красивый вид.
Я открыла глаза, а мы уже примерно на две трети забрались до вершины дороги.
Глянула вниз. Голова закружилась, но и вид был чудесный. Словно маленький клинышек далеко протянувшейся пустыни позади нас, потому как с обеих сторон горы закрывали все остальное: и озерцо, почти все высохшее, и маленький городок Одинокая Сосна, который был не так уж и мал в сравнении с Индепенденсом, но все же – маленький.
Солнце еще не поднялось, но уже начинало светлеть.
Мы проехали еще один извив дороги, и я еще дальше повела головой, чтоб посмотреть, и Джекс лизнул меня в нос.
Парковаться пришлось на переполненной стоянке у перевалочного пункта. Людей вокруг было не слишком много, и я не могла сообразить, кому же принадлежали все эти машины. Обычно, когда попадается столько много автомобилей, рядом с ними видишь хоть кого-то из приехавших на них людей.
– Куда подевались хозяева этих машин? – спросила я Виктора, запиравшего автомобиль своей мамы.
– В гору пошли.
– Пошли в темноте?
– Некоторые. Есть такие, кто вышли в полночь или в час ночи, чтобы добраться туда до полудня. Некоторые устраивают стоянку на тропе, растягивая восхождение больше чем на один день. Это время года – самое посещаемое для горы Уитни. Ведь все остальное время здесь снег лежит огромными кучами.
Я глянула вокруг на окружавшие нас со всех сторон серые, словно из гранита, горы, на мелкие запорошенные снегом прожилки в них, до меня долетали откуда-то звуки водопада, но видно его не было.
Неловко я себя чувствовала на такой-то высоте в обычных сандалиях.
Мы, не сказать чтоб быстро, пошагали к началу тропы, которая довольно круто уходила вверх, и уже туда я добралась по-настоящему на последнем дыхании. Это было страшно. Словно из легких выкачали весь воздух, как бы упорно я ни старалась вдохнуть его. Как уже бывало когда-то.
Остановившись, я уперлась ладонями в колени, наклонилась вперед и попыталась отдышаться.
Когда подняла голову, очень близко от нас проходила группа из трех человек. Двое мужчин и женщина. Они несли самые огромные, туго набитые рюкзаки, поднимавшиеся высоко над их головами, дополненные еще и притороченными сверху скатками (возможно, спальниками или подстилками). Еще у них были палки, похожие на лыжные, только эти – для восхождения. И на них были шорты, очень большие крепкие ботинки и невероятно толстые носки, надетые поверх носков потоньше. Видно было, как нижние носки вылезали поверху.
Я глянула на рюкзаки, глянула на ноги женщины. Сзади были прекрасно видны мышцы. Они были похожи на канаты и, по правде, подходяще смотрелись на горной тропе. И тут меня охватила эта напасть, только, клянусь, я не знаю, что оно было такое. Просто ударило меня. Но до сих пор не могу сообразить, что это в точности было. Просто оно меня как ударило.
Похоже, я по-настоящему затосковала, что нет у меня ног с икрами, похожими на канаты, и громадного высоченного рюкзака за спиной. Что вообще никакого смысла не имело, ведь я такой тоски не знала никогда. Но вот на тебе, хотя и никак не могло такое случиться. Извините, это так, к слову пришлось.
Чувство, когда грустишь о чем-то, мне знакомо. И я тосковала об икрах-канатах и громадных рюкзаках до того, что внутри у меня заболело. То есть, по правде, больно стало. Сильная, противная такая боль.
А потом совсем неожиданно та тоска обернулась во мне тоской по Ричарду. Не скажу, что ее, тоски по нему, вообще не было. Но тут – вдруг и куда сильнее. Признаться, стукнуло меня до того крепко, что я вслух высказалась. Выпрямилась в полный рост и изрекла:
– О господи, до чего ж я по Ричарду тоскую.
Рюкзаки за спиной и икры-канаты я не помянула. Только Ричарда.
Было уже вполне светло, и я разглядела выражение на лице Виктора. Оно не было добрым.
– Не знал, что у тебя дружок-приятель имеется, – бросил он.
– Тут типа так. Он не мой дружок-приятель. Но я точно скучаю по нему.
– Ты как, сумеешь прошагать еще немного?
– Ага. Хорошо.
Думала, мы еще поговорим о Ричарде, но, видимо, Виктор этого не захотел. Я сделала еще несколько заплетающихся шагов, и сразу же легкие у меня опять опустели. Интересно, думала, тоскует ли Ричард по мне и не боится ли он за меня.
– Напомни мне про открытки, – попросила я. Тяжко было выровнять дыхание, чтоб хотя бы выговорить это. То есть так разборчиво выговорить, чтоб парень понял.
– Лады.
Долгая пауза. Я уже стала подумывать, что больше идти не смогу.
