Говорят о школе. И о каникулах на даче, которые приближаются с каждым днем и становятся главной темой всех разговоров в пасторском доме.
Раз в неделю все вместе ходят в «Колизей», красивый кинотеатр на Покровском бульваре.
И каждую неделю объезжают весь город в пустом вагоне трамвая линии «А». Садятся в трамвай на углу Трехсвятительского: на этой остановке вагоны почти всегда пустые. Говорят кондуктору «кругом!» и едут, как в манеже, по кругу, объезжая старый город: мимо Кремля, собора Христа-Спасителя с памятником Александру Третьему и мимо всех площадей, где прежде действительно были ведущие в город ворота, а теперь только остановки называются «воротами».
И когда через час они возвращаются домой, Оля уже поставила самовар, а мамаша зовет:
– Дети, чай пить!
Глава 5
Наконец-то наступил день, когда объявили о переезде на дачу: «Завтра переезжаем!» Как на зло, погода была дождливая. Лето вообще выдалось не особенно приветливое. Едва по-настоящему наступила весна, выманила всех из домов, пьянящим цветом вскружив головы, как снова загремело и заморосило, и полило. А несколько раз пошел даже такой снег, что пришлось расчищать дорожку. И ничего не оставалось, как сидеть дома, зябнуть и шутить, не желает ли кто выйти прогуляться.
Но нынче уже едут.
Больше недели в пасторском доме упаковывали все в соответствии с длиннющим, заблаговременно составленным списком. Половина домашней утвари едет с ними: столовая и кухонная посуда, аккуратно завернутая в газетную бумагу. Постельное и нательное белье. Одеяла. Целая гора подушек. Стенные и кухонные часы. Одежда. Обувь. Галоши. Дождевики. Остатки еды. Все, что необходимо в хозяйстве семье из десяти человек, чтобы всем было удобно и уютно. Даже фортепиано отправляется в путь.
Набралось два грузовика, заполненных доверху, так что пришлось веревками со всех сторон связывать багаж, чтобы не растерялся по дороге. В шесть утра началась погрузка: все, кто только мог, сносили вещи, даже кучер помогал; и когда Ребман в половине восьмого шел на службу, старый мерин стоял возле всё еще пустой грузовой телеги.
– Сколько времени им понадобится, чтобы добраться до места? – спросил он одного из ломовиков.
– При такой погоде и по таким дорогам? Не меньше семи-восьми часов.
Ехать пришлось даже дольше. Когда Ребман без четверти восемь вечера сошел с поезда в Болшево, как раз закончили разгрузку машин. Прибыли около пяти. Тряска была жуткая. Ломовики уже в дороге набрались, как следует. С этими извозчиками всегда так: только дашь им залог, тут же пропьют. Посуда в целости не доедет! Но теперь, слава Богу, все на месте и на время их оставят в покое. А погода еще наверняка переменится.
У заправляющего погодой Нина Федоровна заслужила баллы – иначе было бы даже несправедливо, учитывая все жертвы, которые ей пришлось принести: полный ящик осколков вместо посуды! Когда Ребман на следующее утро шел на восьмичасовой поезд, Небесных Дел Мастер улыбался сверху, словно хотел сказать: «Ну все, хватит, довольно посуды перебили!»
Ребман тоже был бы не прочь оказаться на каникулах, вместо того чтобы целыми днями просиживать в своем сумрачном «бюро», куда, даже в разгар лета, не в состоянии пробиться ни один луч солнца. Но расслабляться нельзя, иначе карьеры ему не сделать. Шеф каждый раз вовремя приманивает его кусочком сахару, как только заметит, что беднягу покидает вдохновение: например, по вечерам, когда «господин секретарь» посматривает на часы, как делают все, кто должен успеть на поезд. Но Ребману теперь уже не все равно, как было раньше. Об этом он не преминул сказать Николаю Максимовичу, когда тот в понедельник незадолго до шести хотел было начать диктовать. Если он не успеет на семичасовой поезд, то окажется дома только в девять и уже совсем не увидит дачи.
– Но ведь для дачи у вас остается воскресенье!
– Не совсем. Утром я должен играть на службе, а послеобеденное время пробегает вовсе незаметно. Может быть, я могу работать в час обеденного перерыва, чтобы вечером уходить вовремя?
– Нет, если мы начнем так поступать, – сразу же сообразил шеф, – все остальные последуют вашему примеру.
– Но ведь не всегда будет так – только летом, пока мы живем на даче.
Но Николай Максимович не желает об этом больше ничего слышать.
Он уступил только тогда, когда все пришли к нему и заявили, что хотят работать, как в Англии. Если у них английская фирма, – шеф ведь особенно этим гордится и при каждой возможности заявляет: «Мы – английская фирма!» – то хотя бы по субботам после обеда они отныне будут свободны, чтобы таким образом компенсировать четыре часа переработок в неделю. Тем, кто живет за городом, позволили по субботам уходить на два часа раньше, то есть в пять, а не в семь часов вечера.
Но тут Иван Михайлович выступил, как настоящий полицейский начальник. Этот мужчина с куриной грудью и ногами иксом заявил:
– Хорошо, Николай Максимович, тогда от имени всех сотрудников фирмы объявляю вам, – слово «всех» он произнес при этом особенно громко, – что мы, начиная со следующей субботы, после обеда не работаем!
И тут маленький человечек, который не может говорить «нет», вдруг присмирел и сказал, что они могут получить свои полдня, но только до наступления осени. С сентября снова вводится нормальная рабочая неделя.
Им действительно разрешили заканчивать работу в шесть вечера, а по субботам – в пять часов, это им тоже удалось из него выдавить. Конечно, седьмой час им придется отработать в обед, но это не очень серьезно: хоть они и остаются на рабочем месте, но при этом болтают. Андрюша следит за тем, чтобы предупредить всех в случае, если шеф вернется с обеда раньше. Но тот никогда не приходит до половины третьего.
Директору не понравилось, что Иван Михайлович позволил себе говорить от имени всех сотрудников:
– Я ожидал, что вы, Петр Иваныч, будете на моей стороне, – сказал он Ребману в тот же вечер, когда тот принес ему английскую корреспонденцию на подпись.
– Так оно и есть, – с полным спокойствием ответил ему Ребман.
– Почему же вы тогда ничего не сказали?
– Потому что я тоже был согласен с их требованиями.
Николай Максимович закричал во весь голос:
– И ты, Брут!
И тут у Ребмана впервые хватило мужества возразить начальству:
– Николай Максимович, что справедливо, то справедливо. Ведь нельзя же удерживать людей на рабочем месте дольше положенного. Какой в этом смысл? После шести к нам никто уже не заходит, почта отправлена, упаковщики следят, чтобы к пяти часам все было готово. Однако вам мало того, что мы выполняем по доброй воле, идя вам навстречу! Максим Максимович сказал мне, когда мы ездили на фабрику, что у его брата есть только один недостаток – он не умеет говорить «нет». Я этого недостатка за вами так и не заметил, хотя усиленно наблюдал. Мне очень жаль, но это так.
