«Как хорошо вы говорите по-русски, даже без акцента!»
Он, конечно, следит за собой и старается подбирать только те слова и выражения, в которых он вполне уверен. Прежде чем что-то сказать, он сначала все обдумает, потом составит предложение и только после этого произносит как заученное наизусть стихотворение.
Няня была права: здесь каждый день как воскресенье. По утрам солнце светит в окно; синее-синее небо улыбается сверху голубому морю, которое такое спокойное, что кажется, как поется в песне, что «водная гладь не может волноваться» и только и знает, что качать на своей поверхности водные велосипеды и купальщиков. О том, что водная стихия может поднимать волны высотой с дом и нести их к берегу со страшной скоростью и беспощадной силой, когда издалека подбирается непогода, – теперь и заподозрить трудно.
Их компания купается двумя группами, без купальных костюмов, хотя из кабинки наверху можно видеть обе группы. Тут Ребман еще раз убедился, что и в этом вопросе в России совсем другие обычаи – там, откуда он родом, более строгие нравы.
О работе он вовсе не думает. Готовиться к урокам не нужно, ничего заучивать не требуется, не приходится держать в узде от сорока до пятидесяти детей, словом, он ничего не должен делать, только быть рядом и радоваться жизни. Ему казалось, что он как маленький мальчик или как петушок в курятнике, не имеет никаких обязанностей: достаточно умилять и блистать своим присутствием. По мнению Ребмана, Сереже не повредило бы хотя бы час в день посвящать чтению и заучиванию наизусть. Но мальчик настаивал на том, что теперь каникулы, никто не ходит в школу и ничего не учит! И мама с ним согласилась: они все хотят настоящих каникул, у них ведь не было такой возможности уже целый год.
После послеобеденного сна все вместе идут на море, каждый со своим полотенцем наперевес: сидеть без подстилки неудобно, потому что берег покрыт крупной галькой. Они жарятся на солнце. Курят. Фотографируются. Лакомятся рахат-лукумом. Дразнят Няню: дескать, можно быть одновременно толстым и утонченным! Или просто дремлют себе на солнышке. И кажется, что еще и часа не прошло, как уже раздается команда:
– Пора домой!
Но Вера Ивановна сказала, что Месье совершенно не обязан все свое время посвящать их семье, ему нужно заводить знакомства: быть в Крыму и не завести любовного романа в десять раз глупее, чем оставаться дома.
И Ребман не заставил ее повторять дважды. Уже через неделю он подружился с целой ватагой отдыхающей молодежи: студентами, офицерами, барышнями, которые были здесь с родителями. Они приняли его в свой кружок с распростертыми объятиями.
Особенно он сошелся с молодым медиком из Петербурга, которого звали Николай Семенович. Они понравились друг другу с первого взгляда, и эта взаимная симпатия скоро превратилась в настоящую дружбу, напомнившую Ребману ту, что связывала его в гимназии с южноамериканцем. Коля – полная противоположность Ребману во всем: живой, остроумный, душа компании. И комик!
Вера Ивановна пригласила всю компанию молодежи на виллу. И тут пошла сплошная кутерьма на балконе у Месье.
Когда всходила луна, пролагая по морю серебряную дорожку, а мулла с мечети заунывно призывал к вечерней молитве, начинался праздник, который продолжался до двух часов ночи. К тому времени все уже были навеселе от множества выпитого шампанского, которое пилось вперемежку с водкой, и шутки, смех и пикировка звучали без чинов и светских условностей. Заводилами по этой части были Вера Ивановна и ее брат, молодой офицер артиллерии, писаный красавец, приехавший из санатория в Гаграх, где он проводил отпуск.
Вера Ивановна и московский студент, отдыхающий здесь с матерью и двумя сестрами, уж какое-то время обмениваются колкостями. Юноша проводит на вилле каждый вечер – без мамаши, конечно. Когда же к турниру присоединяется Николай Семенович, отпуская искрометные шутки, начинается балаган похлеще, чем в фильмах с Максом Линдером. Сначала Ребман морщился, когда он видел Веру Ивановну – замужнюю женщину! – схватившую московского Медведя (а именно так выглядел студент) за рубашку и разорвавшую ее до пояса, и потом еще царапающуюся и кусающуюся. Они были как двое животных, он – неуклюжий и страшно сильный, она – дикая и горячая, как тигрица. «Я бы ее уже перекинул за ограду, если бы она меня так мучила», – думает про себя Ребман. Но «Медведь» только добродушно рычал своим низким голосом и, судя по всему, получал от происходящего даже некое удовольствие.
Однажды после полудня они поехали в Ливадию, где находился императорский дворец, а потом – в Ялту отобедать.
Там Ребман показал себя во всей красе. Началось с того, что на закуску подали омара – а наш Месье понятия не имел, с какой стороны к нему подступиться. Как же поступить в подобном случае, если тебя зовут Петер Ребман? Ломать комедию, как говорит Сережа, когда делает что-то неподобающее. Находчивый учитель убегает из-за стола и не показывается до тех пор, пока не придет время смены блюд.
Потом все пошли купаться. А вечером, когда Няня с мальчиками отправилась домой, они в саду отеля изрядно накачали Месье французским трехзвездочным коньяком. Ребман только раз в жизни пил коньяк, когда они сдали экзамены в реальном училище в Халау, тогда его еще рвало. Он вообще не в ладах с крепкими напитками, его сразу валит с ног. А так как перед этим, меряясь силой, он по очереди уложил на лопатки всех, включая московского Медведя, то и здесь решил показать себя мужчиной и принялся, рюмка за рюмкой, хлестать отвратительное пойло.
Когда все увидели, что швейцарец готов, Ребмана усадили в кресло, надели ему на голову лавровый венок и приказали двум официантам установить кресло с ним посреди стола: «Но только поделикатнее с их сиятельством!»
После этого его стали поить до положения риз. Все тем же коньяком. Как ему утром рассказал Митя, брат Веры Ивановны, когда Ребман кое-как пришел в себя, он тогда опорожнил еще целую бутылку:
– Да, по этой части вы оказались бесспорным победителем!
– У меня тоже такое чувство. А как я попал домой?
– Как ракета петарда, – засмеялся Митя. – Сначала вы спрыгнули со стола, потом перелетели через все ступеньки сразу к самому лучшему извозчику: «В Ливадию, едем взрывать Царский дворец!» А мы все шутим дальше: «Ваше Высочество, оставьте эти глупости, поднимайтесь снова к нам!» Но «их сиятельство» выхватило у кучера поводья и плеть и давай кричать на рысака, хлестать его так, что тот рванул с места в карьер и, высекая искры из мостовой, стрелой пролетел расстояние от Ялты до Алупки!
– А откуда он знал, куда ехать?
– Этого я тоже не могу сказать. Сестра только и смогла крикнуть мне: «Митя, поезжай вслед за Месье, смотри, чтоб с ним ничего не случилось!» И вот мы чудом приземлились здесь. Такого я еще за всю свою жизнь не видывал! Словно римлянин на колеснице, стояли вы во весь рост, нещадно стегая коня и беспрерывно крича: «Сейчас Николашка, глиняная башка, взлетит на воздух! «Хорошо еще, что стояла ночь, а то могли бы нажить неприятности. Ну как вы себя чувствуете?
– Как Его императорское величество, сами можете себе представить… Боже, моя голова! А кто меня уложил в постель?
