«Давай, расскажи ей что-нибудь еще обо мне! – сказал внутренний голос. – Тогда она точно решит, что ты шизофреник».
В горле пересохло. Я поднял руки, как бы сдаваясь.
– Прости. Давай начнем сначала. Забудь, что я говорил про «внутреннего цензора».
– Нет-нет, я понимаю, о чем ты, – сказала она.
– Правда? – сказал я.
«Нифига себе!» – сказал внутренний цензор.
– Я тоже могу очень долго перебирать слова в голове, пытаясь найти правильные. – Она улыбнулась и показала на висок. – И внутренний голос постоянно твердит, что я делаю это слишком медленно. Я думаю, это тоже можно назвать «внутренним цензором».
«Эй, а она мне нравится, – сказал мой внутренний цензор. – Спроси, как зовут ее внутреннего цензора? Она может нас познакомить?»
– Меня зовут Петро.
– Аня. – Она пожала мою руку. – Петро? Какое интересное имя.
– Ну, на самом деле «Петр», но все зовут меня «Петро».
Я рассказал ей, что жду здесь младшего брата.
– Он учится играть на фортепиано. И поверь, он гораздо страннее меня («Страннее? Нет такого слова!»). Например, он ест только круглую еду.
– Что? – Аня засмеялась. – Это как?
Мы шли по коридору в сторону актового зала.
– Ну, он любит овсяное печенье. Однажды мама купила ему целую упаковку, а он разрыдался и сказал, что не будет его есть. «Оно квадра-а-а-а-атное!» Орал, брыкался. И успокоился, только когда мама ножом аккуратно обрезала углы у всех печенек.
– Да, мой младший брат тоже все время чудит, – сказала Аня.
– У него тоже странные отношения с печеньками, да?
– Типа того. Он, как бы это сказать, с прибабахом. Не любит, например, когда его трогают за голову, поэтому не ходит к парикмахерам и стрижет себя сам. Выглядит это ужасно, но ему нравится. Вообще, он очень умный, уже все книги в доме перечитал, и у соседей тоже. Наша мама работает в архиве института, он и там, кажется, все папки перелопатил. И при этом у него совершенно нелепое, абсурдное воображение. Постоянно мерещится всякое. Преступления, заговоры, шпионы. Воображает себя детективом. Например, недавно он пытался мне доказать, что водонапорная башня за девятым домом – это на самом деле не водонапорная башня, а ракета «Фау-2», замаскированная под водонапорную башню. Это ужасно странно. Ну, то есть я понимаю, что ему тринадцать и все такое, и мама говорит, что в его возрасте это типа нормально, но я за него все равно беспокоюсь.
Она остановилась возле входа в актовый зал и показала большим пальцем за спину:
– Мне сюда.
– А что там?
Я заглянул внутрь. По сцене ходили мальчишки в смешных костюмах – в странных мундирах, с цилиндрами на головах. И декорация – огромный картонный Биг-Бен и, кажется, тот знаменитый Лондонский мост, который обычно рисуют на коробках с английским чаем или печеньем. Как он там называется?
– Мы репетируем. Играем пьесу. По Диккенсу. «Дэвид Копперфилд».
– А-а-а-а, Копперфилд? – Я закивал. – Пон-нятно.
«Угу, типа ты знаешь, кто это такой», – скептически сказал мой внутренний цензор.
«А вот и знаю!»
«И кто же?»
«Волшебник! Я по телику видел! Он прошел сквозь Великую Китайскую стену».
«Ты идиот, – вздохнул мой внутренний цензор. – Мне стыдно, что я живу в такой пустой голове».
– Он снова там, да, – спросила Аня, показывая на висок. – Твой внутренний цензор?
Я улыбнулся и кивнул.
– Можно я посмотрю, как вы репетируете? Я очень люблю «Дэвида Копперфилда».
Аня посмотрела себе за спину, потом в даль коридора.
– А разве тебе не надо забирать брата?
– Ой, – я посмотрел на свои наручные часы «Касио». – Едрена мать!
И бросился бежать.
– Пока! – Аня махала мне вслед.
* * *
Учителя алгебры звали Сергей Семенович, и его инициалы – СС – сыграли с ним злую шутку. Мы называли его Эсэсовец. И он действительно был похож на немецкого штандартенфюрера: высокий блондин, всегда в черном, идеально выглаженном костюме, он ходил между партами, заложив руки за спину, как надзиратель.
Каждый урок начинался с того, что он проходил между рядами и проверял наличие всех необходимых предметов на партах: ручка (синяя), карандаш (наточенный; а если нет – он лично даст тебе точилку и будет молча стоять над душой, пока ты не наточишь карандаш; поверьте – это страшное зрелище; от такого у ученика начинают дрожать руки, он косячит с точилкой, нервничает еще больше, потеет и тихо доводит себя до нервного тика; я видел, как ученики падали в обморок, потому что не могли выдержать молчаливого взгляда Сергея Семеновича), ластик (чистый), линейка (30 см; именно 30 – и ни сантиметром меньше), тетрадка (в клеточку, открытая на чистой странице), дневник (закрытый, на углу парты), учебник (открытый на параграфе, который задавали на дом). Сергей Семенович больше всего на свете уважал порядок (и нефильтрованное пиво, но сейчас не об этом). Если ученик забывал принести с собой ластик или положить на парту дневник, СС спокойно, но строго указывал ему на это, если ошибка повторялась – он указывал на дверь.
Он склонился над моей партой:
– Как вас зовут, молодой человек?
– Петр.
– Просто Петр? Или у вас есть фамилия?
– Да, есть. Портной.
Если твоя фамилия звучит как профессия – это всегда проблема. Людям может показаться, что ты издеваешься или – что ты не понял вопроса.
– Почему вы не собраны, Петр Портной? Что это за стопка?
– Это книжки из библиотеки. Я только что оттуда.
– А почему они лежат на парте?
– Извините, они не помещаются в рюкзак. Я не знаю, куда их деть.
Он еще сильнее склонился, навис над моей головой, как зловещий сталактит. Изо рта у него несло гнилой капустой, я задержал дыхание. Его ноздри были прямо надо мной: черные волосинки торчали из них, как лапки тараканов (и еще я подумал: «Странно: сам он блондин, а волосы в носу – черные. Разве так бывает?»).
– Вы знаете порядок. На парте должен быть только один учебник, – сказал он и двинулся дальше, вдоль ряда, заложив руки за спину.
– Но куда же я дену все остальные книжки?
Он замер, развернулся на каблуках и склонил голову набок:
– Вам что-то непонятно во фразе: «На парте должен быть только один учебник»? Разве у этого утверждения есть какой-то дополнительный смысл?
– Нет, но…
– Вот и уберите учебники.
– Но куда?
– Просто положи их на пол, не зли его, – прошептал Саша Грек.
