Пауза.
– Если вся эта штука с вырубанием света действительно так эффективна, почему тогда наш тренер ее не использует на тренировках?
– Здесь люминесцентные лампы. Стробоскопический эффект. Если включать и выключать их по пятьдесят раз в день, они быстро сгорят. У школы нет денег на то, чтобы менять их каждый месяц.
Он вернулся на трибуну, взял сумку, закинул на плечо и направился к выходу:
– Ладно, все, не буду тебе мешать. Бывай.
И я осталась одна. Или, точнее, наедине с неловкостью от того, что, очевидно, была к нему несправедлива.
* * *
Фокус с выключением света перед броском внезапно оказался очень эффективен. Следующим же вечером после уроков я попросила подругу Катю помочь мне с тренировками. Мы дождались, когда тренер уйдет, и начали. Сперва получалось не очень: как только вырубался свет, я просто теряла ориентацию в пространстве. Но в мыслях повторяла, как мантру: «Кольцо не двигается, запомни, где оно, и бросай туда».
Через неделю тренировок – едва у меня начало получаться – кто-то донес на меня тренеру, ему рассказали о «странном поведении» света в спортзале после его ухода. Тренер сразу понял, в чем дело. Он не злился и не ругался, он просто попросил «больше не баловаться с выключателями, бюджет школы и бла-бла-бла». Но это было уже неважно, к тому моменту я как раз начала понимать механику упражнения с «неподвижным кольцом», и в «баловстве с выключателями» уже не было необходимости.
* * *
Нет, строго говоря, я никогда не хотела играть профессионально. Мама ведь тоже была спортсменкой. Она иногда рассказывала мне, как в юности ходила в школу олимпийского резерва, занималась, прости-господи, синхронным плаванием (забавно, ведь твоя мама тоже была спортсменкой. Пловчихой, да? Похоже, у папса был какой-то пунктик на тему женщин в бассейнах с латексными шапочками на голове. Фетиш). Занятия и тренировки она вспоминала как перманентную пытку. За их весом и рационом строго следили, есть почти не давали – прямо концлагерь, и девчонки по ночам бегали в общагу к пацанам-боксерам. Тех, наоборот, кормили на убой, как этих… ну… блин, неважно, забей. И, в общем, боксеры с удовольствием делились едой с синхронистками. Единственное место во всем спорткомплексе, где ты действительно мог побыть наедине с собой, – это душ. Поэтому подаренные боксерами сушки и булки девочки прятали в полотенца и потом съедали, стоя в душе, под струей. «Я теперь как собака Павлова, – смеялась мама. – Звук бегущей воды провоцирует у меня слюноотделение, во рту появляется привкус размокшей сушки».
Плюс адовый кукольный макияж: накладные ресницы, контуринг, тройные стрелки. Кожа из-за него не дышала, лицо жгло так, словно кислотой плеснули, отсюда вечные прыщи и проблемы с порами. И, в общем, в двадцать мама уже была трехкратной чемпионкой Европы, у нее прям грозди медалей дома лежат, и в какой-то момент поняла, что еще чуть-чуть – и у нее, прости-господи, крыша поедет от всего этого; как раз тогда она и встретила папса. И почти сразу залетела. О расставании со спортом она никогда не жалела, в бассейн с тех пор – ни ногой и не красилась никогда, адский водоотталкивающий спортивный макияж, на протяжении двенадцати лет покрывавший ее лицо и веки, напрочь отбил желание вообще когда-либо прикасаться к румянам, кремам и прочему барахлу из «косметички современной женщины».
О своем знакомстве с отцом мама не любила вспоминать – не знаю почему, тут несколько вариантов.
А. Она ведь знала, что «увела» папса из другой семьи, из-за нее он бросил вас и вашу мать.
Б. Их отношения к тому времени охладели настолько, что оба уже толком не могли вспомнить, как и за что полюбили друг друга и было ли это любовью вообще.
– За что ты полюбила папу? – спрашивала я.
Она смущенно смеялась и отвечала:
– Он казался мне самым умным человеком на свете.
И здесь я ее понимаю – папс действительно умел произвести такое впечатление, проблема в том, что он был совершенно не способен это впечатление поддерживать.
Вот удивительно, правда?
Ему с рождения был дан талант – высокий интеллект, огромный потенциал. И на что он его потратил? На то, чтобы охмурить двух красивых спортсменок – пловчиху и синхронистку, жениться на них, наделать детей – а потом просто свалить. Ну вот как это вообще, а? Это как если бы Бог дал человеку способность видеть сквозь стены, а человек использовал бы ее лишь для… блин, ну не знаю: чтобы подглядывать за женщинами в раздевалке или вот что-то такое.
Я помню, мы были на каком-то приеме. И папсу там вручали какую-то награду. Медаль за заслуги перед образованием, или типа того.
И декан такой говорит ему: «Вы – символ России».
Столько пафоса было, прям хоть окна открывай, проветривай.
Мы с мамой сидели в первом ряду. И она вдруг прыснула от смеха, представляешь? С трудом сдержалась, чтоб в голос не заржать. А ржать она умела, мама – она такая была: Золотой Смех России. Тогда – мне было лет двенадцать, кажется, – я впервые почувствовала, что брак их, того, трещит по швам. «Вы – символ России». Нет, ну ты подумай. В этом даже что-то есть. Красивый, умный, талантливый мужчина, который целыми днями собирает в своем гараже совершенно одинаковые, кривые, неудобные табуретки и там же, в гараже, сажает себе печень дешевой водкой.
Символ России, ага. Один сплошной нереализованный потенциал.
[неразборчиво]
Так, о чем я говорила? Ах да, Рома Кокорин.
В следующий раз я встретила его на вечеринке в честь Хэллоуина. Формат вечеринки: известные киногерои. В том году как раз вышел «Темный рыцарь» Кристофера Нолана, и все тащились от Джокера. Его играл – как бишь его? – а! – Хитман Леджер. Поэтому половина пацанов явилась на вечеринку в зеленых рубашках и с лицами, размалеванными маминой косметикой. Сходство с оригиналом, как правило, было весьма условным и ограничивалось пандоподобными черными кругами вокруг глаз. Все это выглядело очень комично: казалось, я попала на какой-то, прости-господи, кастинг клоунов-панд, или типа того.
Кокорина я заметила сразу. На фоне всей этой толпы бюджетных Джокеров он сильно выделялся. Одет в джинсы, какую-то серую рубашку – так сразу и не скажешь, что это карнавальный костюм, на голове – черная вязаная шапка, на лице – нарисованная черным же фломастером щетина. Он меня – тоже, улыбнулся, махнул рукой, но подходить не стал.
«Ну вот, – подумала я, – считает меня истеричкой, наверно».
Мне было стыдно за то, что я так агрессивно набросилась на него там, в спортзале, и я хотела как-то извиниться и еще похвастаться успехами.
И я сама к нему подошла. На мои извинения он отреагировал очень мило, как будто даже застеснялся:
– Ой, да забей, я же мешал тебе тренироваться! Если бы кто-то мне мешал, я бы тоже начал ворчать. Хочешь выпить?
– Здесь же нет алкоголя.
– Пффф. Кто ищет, тот обрящет. Мы под столом бутылки спрятали.
